Поэт Александр Меркушев

Александр Меркушев — Рассказы

Предисловие

Книга содержит прозаические работы автора с 2013-го по 2016-ый год. Однозначно определить жанровую принадлежность достаточно сложно, есть здесь и рассказы, и эссе, и зарисовки. Каждое произведение – осколок разбитого стекла старых часов, реальность сменяется вымыслом. А будущее, уже пережитое в сердце, становится прошлым.

Главным героем всегда является сам автор, его отражение или воплощение в том или ином пространстве и времени.

Работы располагаются в хронологическом порядке, что позволяет читателю отследить процесс внутреннего изменения автора. Они — своеобразный реквием по мечте. Наивный юноша на страницах книги успевает повзрослеть, измениться до неузнаваемости, рас-терять молодой задор. Но когда рушится все – остается самое главное – фундамент, память, которая дает силы жить.

Посвящается светлой памяти Ирины Меркушевой, моей мамы, и памяти моего друга, редактора и учителя – Владимира Ивановича Глушко. Однажды мы вновь будем вместе — Finis vitae, sed non amoris (лат) — Проходит жизнь, но не любовь.

Странная встреча

Дорогим Кате и Алисе, с добрым пожеланием ощущения.
Рождественской радости в сердце.

Искренне ваш А.

Едва-едва отгремели праздничные новогодние хлопушки, пузырьки шампанского еще не были смыты мощными потоками воды и мирно дремали в опустевших бокалах. К пяти часам утра нового, две тысячи тринадцатого года, наконец-то воцарилась тишина. Лишь изредка её прерывали экстатические вопли особо стойких празднователей. Все подарки были давно развернуты, телефонные звонки с известной фразой затихли, а пустые салатницы теперь выглядели несколько угрожающе, ведь девушки всегда сначала позволят себе получить удовольствие от Богом данной пищи, а потом вспоминают о фигуре и прочих отрицательных моментах, которые сулит пищевое наслаждение.

Впрочем, дружным советом подруги решили отложить измерение талии, которое для девушки сравнимо разве что с испанским сапогом Святой Инквизиции, на завтра, а сейчас, усталые и довольные, мерно посапывали, окутанные тонким, едва улавливаемым, ароматом мандаринов.

В половине десятого раздалась знакомая мелодия телефонного звонка.

-Это твой,- сквозь сон проговорила Алиса, с трудом скрывая ликование от того, что это не ей сейчас придется выбираться из теплых объятий одеяла. Отвернувшись к стене, она улыбнулась и вновь позволила волнам сна унести её туда, на ту сторону сна.

Телефон не унимался и, посыпая проклятиями головы тех ненормальных, кто гипотетически мог позвонить в такую рань первого января, девушка отбросила одеяло и подошла к столу, где надрывался мобильный телефон. Она схватила его, желая высказать звонившему другу все, что только могло накипеть в душе человека, разбуженного в полдесятого утра первого января, но, увидев на дисплее незнакомый номер, слегка опешила. Код перед номером тоже выглядел странно. Притом, что человек звонил уже восьмой раз, сложно было представить, что он ошибся. Гнев моментально сменился удивлением и интересом.

-Алё,- заспанный голос удивил сиплостью даже её саму.
-Здравствуйте, Екатерина? – в трубке звучал незнакомый баритон, в котором отчетливо слышались нотки странной радости.
-Да,- ответила девушка.
-С праздником вас! Простите, что беспокою вас, но дело безотлагательное. Нам срочно нужен портрет потомка последнего султана Турции.
-Вы шутите?- усмехнулась девушка.
-Ничуть,- строго ответил голос,- рисовать его придется по небольшой фотокарточке, но нужно, чтобы это был необычный портрет, в нем должна быть какая-то особая изюминка, пусть даже в ущерб портретному сходству.
-Но почему я?
-Мне вас порекомендовали знающие люди, они просили не называть себя.
-Хорошо, я согласна,- растерялась девушка.
-Сегодня к трем часам дня я буду в вашем городе, вы могли бы встретить меня в Пулковском аэропорту? Я передам вам фотографию, а позже вернусь за готовым холстом. Об оплате можете не волноваться.
-Договорились,- проговорила девушка и, отключив телефон, улеглась обратно, надо же было ухватить хотя бы еще несколько часов.
Девушка засыпала, подумывая, что звонивший, видимо, сильно перебрал, потомки каких-то султанов… что за чушь? Перепьются же некоторые…
Сладость сна оборвал еще один звонок. На сей раз комнату заполняла другая мелодия.
-А это уже твой,- с плохо скрываемым злорадством, проговорила Катя и юркнула под одеяло.

Высказав пару мыслей в особо сокращенной и эмоциональной форме, Алиса схватила мобильник и резко проговорила.
-Слушаю!

В трубке звучал благородный старческий голос. Он поведал, что наслышан о подающей большие надежды певице. Голос погрустнел и рассказал историю сирот, у которых не будет самого дорогого для всех детишек мира праздника, исконно детского праздника Рождества. Он просил её шестого числа, вечером в сочельник, выступить перед сиротами, чтобы и им достался кусочек света, благовонный фимиам души, образ одного из даров, которые некогда принесли волхвы к колыбели Богомладенца. Сонные глаза умылись двумя добрыми слезинками и наша героиня, конечно же, не смогла отказаться. Зал для выступления был арендован на семь часов вечера 6 января, в Рождественский сочельник. Закончив рассказ, старик сказал, что неплохо было бы найти учителя по рисованию, чтобы помог деткам порадовать рисунками рождающегося Царя Царей и Владыку Властвующих. Глянув в сторону спящей Кати, Алиса вздохнула и твердо проговорила:
-Будет вам учитель!

Обменявшись любезностями, они попрощались. Тронутая до глубины души разговором с незнакомцем, Алиса отправилась варить кофе: времени на подготовку детского концерта было всего ничего, чуть больше шести дней. Пока кофейник закипал, важно хлюпая нектаром, который еще в древности считался напитком богов, в поющей душе начинали зарождаться сомнения: так мало времени… да еще и про подругу сказала, а у той ведь, возможно, совсем другие планы. Как она могла отважиться на такое безумие?! Впрочем, делать было нечего…
Когда пыхтящий кофейник разворчался, Алиса выключила его и, наполнив две чашки ароматным кофе, направилась будить подругу, которой, судя по услышанным обрывкам разговора, скоро нужно было собираться в аэропорт.

Пригубив жгучий наваристый кофе с чудесным запахом, который почти у каждого жителя Петербурга ассоциировался с утром, Алиса рассказала Кате о звонке незнакомца.

-Блин! Как ты могла дать согласие за меня? – с легкой обидой проговорила художница и глубже спряталась в плед, будто бы от такого поведения подруги ей стало холодно.
-Он так говорил, что я не смогла отказать,- виновато опустив глаза, отвечала певица.
-Нет, конечно, я сегодня как дура проторчу в аэропорту полчаса и уеду ни с чем, но ведь у меня могли быть другие планы! Ты должна была посоветоваться со мной!
-Прости, но решать нужно было моментально… он так говорил о сиротах…
-Ладно,- вздохнула Катя,- что уж теперь? Съезжу с тобой, порисую… но это только из-за детей!
-Ты – чудо!

Уже через несколько минут обида в груди исчезла, то ли не выдержав напора горячего кофе, то ли растаяв в дружеской теплоте.

***

В аэропорту было безлюдно, первого января все будто вымерли. Лишь пара сонных регистраторов дремала на рабочем месте.

Хрупкая девушка заняла место в зале ожидания. Холод забирался под куртку, щипал щеки и нос. Секундная стрелка на больших часах одной из стен зала ожидания с каждым шагом все больше укрепляла веру в то, что утренний звонок был чьим-то дурацким розыгрышем. Катя ругала свою доверчивость так, как только девушки умеют это делать.

Выждав полчаса, девушка встала, ругнулась, и направилась к выходу из зала, как вдруг за её спиной раздался шум турбин. Неожиданно передали, что небольшой самолет из Турции заходит на посадку.

Самолет плавно опустился на землю, турбины заглохли. Катя, не веря своим глазам, при первой же возможности бросилась к трапу.

Вскоре из открывшейся двери появилась фигура седовласого мужчины в сером строгом костюме. Девушке было холодно смотреть на заморского гостя, однако его самого погода будто бы совсем не смущала.
-Вы Екатерина? – со сказчоно-доброй улыбкой спросил он.
-Да,- улыбнулась в ответ девушка.
-Я – Николаус, я звонил вам сегодня утром.

Два человека, попросив заморского гостя посторониться, вынесли внушительных размеров сверток и протянули девушке.

-Это увеличенная копия фотографии того человека, о котором я говорил,- пояснил гость,- здесь он очень молод, и сейчас, на склоне лет, ему будет приятно вспомнить о юных задорных годах. Но мы просили бы сделать вас не просто копию, а подойти к процессу творчески, сделать так, чтобы портрет дышал детством.
-А каковы сроки?- уточнила девушка, переминавшаяся от холода с ноги на ногу.
-К сожалению, очень короткие: это человек глубокой православной веры и мы хотели бы забрать картину вечером шестого января, чтобы успеть подарить её на Рождество.

В очередной раз Катя вспомнила лучшую подругу добрым словом, но, понимая, сколь сложный путь проделали заказчики, она не могла отказать.
-Хорошо,- кивнула она,- я буду очень стараться успеть.

Они распрощались, а сказочно-добрый старичок на прощание улыбнулся так светло, что в нашей героине появилась четкая уверенность, что она эта сделает.

В душе Кати бушевал ураган: отказать этому доброму старичку она не могла, отказать сиротам казалось еще более ужасным.

***

В час дня Алисе вновь позвонил тот самый человек и пригласил посмотреть зал. Пожилой мужчина в строгом потертом костюме пояснил, что он – директор сиротского приюта, где находятся дети самых разных возрастов. Приют может позволить себе арендовать небольшой зал, но пригласить музыкантов им не по карману, ведь существуют они на добровольные пожертвования, а государственных средств едва хватает на то, чтобы детки наедались и то, не до сытости.

-К тому же сегодня,- продолжил директор,- уже не те певцы, что раньше. Они хотят славы, денег, забыв, что дар дан им Богом, чтобы послужить людям. Мы не сможем оплатить вам выступление ничем, кроме искренних детских аплодисментов и тех картинок, которые они нарисуют с вашим художником.

Представив голодных детей в штанишках, состоявших из одних заплат, Алиса твердо решила, что споет для них так, как еще никогда не пела.

-Хорошо,- сказала она,- я с радостью спою для них.

***

Вся неделя прошла в жуткой суматохе, подруги понимали важность дел, которые неожиданно свалились на них. Закрывшись в комнате, Катя пыталась создать портрет юноши, слыша за стеной детские песни в исполнении подруги, но все шло не так. Портрет был очень похож на оригинал, но не было главного, той самой детскости, о которой говорил заморский гость.

У Алисы дела шли несколько лучше, она знала много песен, которые могли бы порадовать детей, но что-то было не так… чего-то не хватало. Наверное, каждому знакомо это чувство: вроде бы все на месте, но нет чего-то очень важного, самого главного и не можешь понять, чего.
Девушки работали денно и нощно, в таком же режиме работал и несчастный кофейник, который и вовсе был тут нипричем.

Время летело незаметно, дни растворялись в ночах, а те таяли в днях. К вечеру пятого января портрет был готов и запакован, а песни, многократно усиленные микрофоном, звучали гладко и текли, подобно горному ручейку.

Уставшие, подруги улеглись в кровати, совершенно забыв, какое это наслаждение, просто лежать, уткнув нос в мягкое одеяло…

***

Девушек вновь разбудил телефонный звонок, в ужасе они обнаружили, что на часах уже полшестого вечера, через час они должны были встречать детишек в зале. Бросив в живот пару крошек, они стали поспешно собираться. Прихватив заготовленный для детей, запакованный мольберт и сценические одежды, они бросились ловить такси, всю дорогу они торопили водители, который, видимо, горячо молился, чтобы на его пути не встретилось служителей ДПС.

Долетели до места они лишь за пятнадцать минут до начала. Войдя в здание, они увидели несколько десятков русых детских головок, которые уже заняли зал и были исполнены ожидания. Метнувшись в гримерную, Алиса стала наряжаться, а Катя разбирать наспех схваченные кисти и краски. Развернув мольберт, Катя впала в шок – на нем красовался высохший портрет, который просил у нее господин из Турции. Она понимала, что никогда не сможет обидеть детей, понимала, что не взяла другого холста и придется отдать малышам этот. Конечно, это было ужасно, но скупые слезы сирот были намного страшнее, потому она приняла сложное решение – отдать этот холст, позволить загубить недельную работу, которая далась ей с таким трудом.

Ужас поджидал и Алису: на сцене не было ни микрофона, ни комбика, вообще ничего! К тому же, она обнаружила, что зарядка ноутбука напрочь сдохла. Это был провал.

***

Успокоившись, девушки все-таки решили хоть как-то исполнить свое обещание, данное в первую очередь детям. Периодически Катя отрывалась от очередного ребенка, решившего приложить свою кляксу к труду всей последней недели, чтобы мурлыкнуть пару нот и поддержать свою подругу хотя бы морально. Она заметила за детьми странную особенность: никто из них не поворачивался к ним спиной, окончив рисование.

Когда Алиса пела последнюю песню, в зале вдруг зазвучала музыка. Никто не знал, откуда этот звук. А когда она допела, то её едва не оглушили детские аплодисменты, но самое страшное и прекрасное случилось дальше, когда, после концерта, сиротки стали вставать и уходить из зала, на их сутулых спинках виднелись аккуратно сложенные белые крылья…

Эпилог

На тумбочке противно запиликал будильник на мобильном телефоне Алисы. Выключив его, девушка потерла глаза и удивилась дате: 6 января 2013 года, часы показывали 20:30, а значит, нужно было собираться в храм. Позволив себе немного воды, она разбудила подругу, и они вместе отправились на праздничную службу в Новодевичий монастырь. По пути они активно обсуждали сон, который, как выяснилось, приснился им обеим.
У самого входа в храм они увидели странно знакомого человека в епископском облачении, его добрые глаза невозможно было спутать с чьими-то еще. Странно, что облачение на нем было красное, пасхальное. Другие спешившие в храм никак не реагировали на его благословение.
-Это Вы?- не удержалась Алиса.
-Кто Вы?- вторила ей подруга.
-Я – святитель Николай,- очень по — простому ответил добрый старец,- Новый год – это мое время.
-Простите, мы кажется…
-Вы ни с кем меня не перепутали,- улыбнулся он.
-Так это было на самом деле?!- по спинам девушек забегали мурашки.
-Да,- кивнул он.
-Но ведь сегодня шестое число…
-Спасибо вам, что согласились пожертвовать временем, но чему вы удивляетесь?
-Концерт был шестого, то есть он должен был быть сегодня, но…
Осторожным ласковым жестом Святитель попросил её умолкнуть.
-Не ломай голову, милая. Видишь ли, доброта человеческого сердца, не имеет границ времени и пространства, как и та любовь, от которой она происходит.
-А почему я перепутала мольберт?- неожиданно спросила Катя.
-Это чтобы ты поняла, что нет более достойного и совершенного инструмента, чем человеческая рука, которой двигает душа. Кстати, чуть не забыл поблагодарить тебя за мой портрет, в соавторстве с детишками получилось незабываемо.
-Ты? Я рисовала тебя?
-Да, правда, на той фотографии, которую я создал, я немногим старше восьми.
-Создал?
-В третьем веке, когда я жил, люди еще не придумали фотоаппарат,- усмехнулся он.
-А почему в зале не было даже микрофона?- осмелилась спросить Алиса.
-Потому что истинное пение в любом случае неслышно уху и не видно глазу, это незримые колебания души и я хотел еще раз напомнить тебе об этом.
-А кто были те дети?- совсем осмелев, спросила Катя.
-Это сироты, которым родители не позволили появиться на земле. Родители бросили их еще до рождения, убив их внутри себя,- на дряблых щеках старца блеснули слезинки.
Раздался колокольный звон, звавший людей к началу Божественной службы, и Святитель Николай исчез в медленном танце переливающихся на свету снежинок.

Волшебное представление

Дорогим Асе, Лене, и о.Георгию на Рождество две тысячи тринадцатого года.

-Ты совсем с ума сошла?!- звучал в трубке недовольный голос Лены,- Ты в курсе, какое сегодня число? Нет, да ты просто издеваешься!

-Меня просил отец Г.

-Ну, я все понимаю… а он не мог попросить хотя бы за месяц? У нас всего три дня, чтобы провернуть такое! Это же дети! К ним нельзя просто так взять и придти!- в голосе Лены слышалось отчаянье.

-Я не могла отказать ему, а в его лице и обездоленным детям.

-Это все замечательно. Но ты сама подумай, сегодня третье января. Мы что, за три дня поставим елку? Это не говоря уже о том, что кто-то еще на ночное в храм собирался.

-Вот Бог и поможет,- усмехнулась Ася.

-Но у нас даже самого главного нет! У нас нет Деда Мороза!

-Значит, сыграем, будто мы его очень ждем, и он приходит незримо.

-Незримо… к пятилетним детям… ты вообще в своем уме? Впрочем, чего я спрашиваю,- вздохнув, махнула она рукой.

-Все устроится, главное попробовать.

-С чего устроится?

-Ты же знаешь, главное верить!

Лена тяжело вздохнула. Да, она знала это, однако не думала, что чудеса касаются и таких обыденных вещей. Действительно, сложно представить, чтобы за два дня нашелся какой-то Дед Мороз, который согласился бы в Рождественский сочельник оставить семью и поехать в детский дом, где очень сложный зритель. К тому же, по словам подруги, там были дети до пяти лет – практически самая  сложная публика. Самые маленькие кричат, те, что постарше – безудержно носятся. Привлечь их внимание уже достаточно сложно, а удержать в течение часа…К тому же не было даже сценария. Брать классическую историю про ожившие игрушки или ожидание Деда Мороза – вариант, конечно, хороший, но больно уж избитый.

Впрочем, Лена поняла по голосу подруги, что отказаться у нее нет ни малейшего шанса. Она слышала в голосе Аси, что если она откажется – то лучшая подруга поедет одна, а её потом будет мучить совесть. Вероятно, в этом и есть смысл дружбы – идти на заведомо неудачную авантюру только из-за того, что на нее решил отважиться твой друг. Зачем? Да потому, что горечь поражения, разделенная на двоих, не так жжет сердце.

Ася верила в чудеса и жила этой верой. Порой в глазах этой красивой серьезной девушки, учителя от Бога, вдруг проскакивала детская искорка. Эта скрытая детскость, пожалуй, была её главным достоинством, именно она позволяла ей танцевать горячие цыганские танцы так, что зритель ценил именно пластику, а не тело танцующей.

Разместив объявление в Интернете, Лена принялась писать сценарий, представляя себе бедный зал детского приюта. Голые обшарпанные стены, невозможность поставить и пары декораций – картина угнетала её, но делать было нечего.

***

Ася оценила по достоинству согласие подруги. Она прекрасно понимала, что Лена во многом права, если не во всем: маленькие дети, жалкое подобие сцены,  отсутствие времени, чтобы хоть что-то взвесить, продумать, построить. Эти мысли запросто наполнили бы душу любого  унынием, но наша актриса чувствовала, что в происходящем есть нечто большее, ведь неспроста попросил её об этом именно священник. Как и любой воцерковленный человек, она видела в словах и делах священника нечто большее, понимала, что во всем, что связано со священством, всегда есть тайный смысл, некий второй план реальности, скрытый от глаз простых обывателей.

Иногда грусть пыталась заползти в её сердце, ведь шансов организовать что-то путное у них не было, но змея грусти разбивалась о каменные двери сердца девушки, на которых аршинными буквами было написано: «Я верю!». Столь доброе и открытое людям сердце превращалось в неприступную крепость для отчаяния и обид, эти змеи лукавого много раз пытались свить гнездо в уютном уголке Асиного сердца… но она давно решила, что это место она оставит открытым только для двух типов созданий мироздания: для близких и страждущих.

Вряд ли нужно пояснять, что её сердце, несомненно, было открыто и Богу, ведь Он сам и создал этот теплый уголок на просторах всего необъятного мироздания.

Наутро она поспешила в храм, любимый духовный отец совершал богослужение, а хор пел необычайно сладкозвучно. Чин Божественной службы был знаком её давным-давно, но сегодня в самом воздухе разлилось что-то необычное. Нежный аромат ладана чувствовался особо тонко, и все было исполнено особой царственностью и благолепием. Нет, это была не напыщенная царственность, но та, которую узнаешь во взгляде с иконы – царственность, совмещенная со смирением.

После службы она попросила у своего любимого духовника благословение на предстоящее дело. Когда батюшка услышал об их затее, глаза его стали огненными, такие глаза были у льва из «Хроник Нарнии» Клайва Льюиса. По большому счету, батюшка мог и не говорить «Бог благословит» — его взгляд сказал намного больше.

Посидев еще немного на скамеечке и постаравшись еще глубже проникнуться благодатью, она направилась к выходу с твердой уверенностью, что все получится.

-Простите, милая!- окрикнул её кто-то.

Обернувшись, она увидела невысокого старичка, с невыразимо добрым взглядом. Конечно, она не стала бы спрашивать, сколько ему лет, хотя на вид определить не решалась: можно было дать и пятьдесят, и семьдесят. Она почувствовала, как от него веет добротой и каким-то душевным теплом.

-Да,- ответила она,- слушаю вас.

-Я невольно услышал ваш разговор со священником. Вы упомянули, что у вас нет актера, готового сыграть Деда Мороза.

-Пока, к сожалению, нет,- ответила она.

-У меня есть небольшой опыт в подобных делах,- ласково и несколько загадочно улыбнулся он,- Если вы будете непротив, я мог бы предложить свою скромную кандидатуру.

В любой другой ситуации Ася бы вежливо отказала или взяла бы время подумать, но, представив на нем шубу и красную шапку, она увидела Деда Мороза. Настоящего. Такого, каким он должен был быть.

-Мы с радостью возьмем вас,- улыбнулась она.

Поговорив о времени выступления и других организационных вопросах, они обменялись телефонами и распрощались.

Выйдя на улицу, Ася поспешила порадовать Лену. Впрочем, Лена не разделила восторг: какой-то непонятный человек, взявшийся непонятно откуда… она все больше удивлялась на свою подругу, которая прямо горела этой идеей.

-У тебя есть другие варианты?- привела Ася контраргумент.

-Нет,- сухо ответила Лена, которую начинали раздражать подобные сюрпризы.

Сценарий она написала довольно быстро. Спектакль на полчаса, световые метаморфозы, снеговик, Дед Мороз, Снегурочка – все, как и должно быть. Не хватало злодея, но Лене подумалось: а какое зло может случиться в Рождество? Это один из самых светлых праздников, напоминающий людям о том, что зло повержено, хотя и может иногда еще случаться. Снеговик и Снегурочка ждут Деда Мороза, готовят ему новые стишки. Добрый снеговик отдает свой нос голодному бельчонку, в надежде получить новый. Все просто, но удержать внимание малышей полчаса… теперь еще этот непонятный Дед Мороз, который к тому же сам напросился….

***

Асю разбудил телефонный звонок – в актовом зале приюта обрушился потолок, зона признана аварийной и детей туда, конечно, никто не пустит. До спектакля оставался день… всего день и детишки бы порадовались, через эту елку приблизились бы к празднику добра и щедрости… и теперь с этим куском потолка обвалилось все.

Покручивая в руках телефон, Ася собиралась звонить подруге, но все не решалась. Такое бывает:  вроде и понимаешь, что все пропало, а какая-то часть тебя не хочет в это верить и настойчиво ждет какого-то чуда.

«Нет!» — сказала себе Ася,- это просто искушение, которое нужно перетерпеть. Я должна найти зал, обязательно должна!

Выпив кофе, она стала обзванивать всех знакомых, кто имел хоть косвенное отношение к помещениям – но все было глухо. Добравшись до работы, он отложила в сторону папки с документами, которые должна была просмотреть и открыла интернет. Через час в глазах уже рябило от тысяч разноцветных страниц. Периодически она отрывалась, чтобы позвонить очередным владельцам сцены.  Естественно, все было забито. Еще бы, Рождественская неделя, тем более, сочельник.

Лена удивлялась безответственности подруги: всех взбаламутила и даже не подумала о репетициях… она старалась, писала сценарий, а теперь это никому не нужно. Конечно, она не знала о несчастье, постигшем детский дом. Ей очень хотелось отказаться, бросить все и высказать подруге, что нельзя так делать, что больше никогда она не пойдет на подобные авантюры. Сначала ужасный зал, который связал бы любого режиссера по рукам и ногам, потом отсутствие репетиций… да Ася даже сценарий не посмотрела! Рука Лены потянулась к мобильнику, но что-то остановило её.

***

Наконец, Асе попалась свободная площадка неподалеку от детского дома, но десять тысяч рублей в качестве минимальной оплаты заставили её несколько помрачнеть. Она понимала, что сделала все от себя зависящее. Пора было звонить Лене.

Оставив кабинет, Ася нашла укромное место и позвонила подруге. Конечно, та была не в восторге от сложившейся ситуации, и твердо сказала, что все нужно отменять. Тем более, где им найти такую сумму за день? Ей казалось, что подруга бредит, видно же, что ничего не получается.

Когда Ася возвращалась в кабинет, сердце было где-то в желудке, она понимала, что Лена, обычно эмоциональная, сейчас рассуждает здраво. Тяжело вздохнув, она открыла дверь кабинета и, заняв рабочее место, стала перебирать папки документов.

Неожиданно что-то упало со стола, наклонившись, она нашла на полу кожаный мешочек, на котором была вышита литера «Н», конечно,  она понимала, что это значит. Восторг сменился интересом и, открыв его, она обнаружила необходимую сумму на аренду зала.

После рассказа Аси о мешочке, у Лены пропал весь скепсис, она почувствовала, что они с подругой становятся частью чего-то большего. Они актеры, но режиссер здесь вовсе не она. Сама эта две тысячи тринадцатая по счету Рождественская история становится необычайным спектаклем с великолепным Режиссером.

***

Лена шла к оговоренному месту и в очередной раз её охватили сомнения: что они делают? Она не видела актера, они ни разу не репетировали, в последние дни  событий было так много, что не было времени даже подумать о репетициях. Да она даже актера не видела! Что сейчас будет? В определенный момент ей даже захотелось развернуться и уйти и пускай Ася сама выкручивается из каши, которую она заварила.

Конечно, она понимала, что не может так поступить, к тому же найденный Асей мешочек стал последней каплей, чертой, после которой и она понимала, что спектакль должен быть.

Зал был полон стеснительных детей, он оказался небольшим, но очень уютным. Сцена возвышалась над рядами детских голов и все ждали начала.

В гримерной девушки решили, что импровизация будет лучшим выходом из положения.

-А где твой Дед Мороз?

-Он звонил, сказал, что немного опоздает.

Лена взорвалась, но тут же успокоилась – она понимала, что криком делу не поможешь.

Они вышли на сцену и стали шутить, говорить о том, как они ждут Деда Мороза, как торжественно празднуют Рождество в разных странах. Ася начала рассказывать о том, какой это древний праздник, как праздновали его в разные века, на что снеговик, из шеи которого торчал шарфик рыжих волос, мрачно заметил, что Снегурочка с историческим образованием – это ночной кошмар детей всех времен и народов.

То, что происходило на сцене, напоминало не очень хорошую комедию, как вдруг над сценой, откуда ни возьмись, появились мыльные пузыри, принимавшие самые замысловатые формы, а с потолка неожиданно пошел снег.

В красной шубе и шапке появился Дед Мороз. В руке он сжимал белый посох. Он взял его двумя руками и посох превратился в два букета подснежников, которые он протянул Снеговику и Снегурочке.

При его появлении девушек охватила странная сладость, будто бы они попробовали разом все конфеты мира от самых искусных мастеров шоколадного дела. На минуту удалившись за сцену, Дед Мороз вынес огромный мешок.

Раздача подарков детям и теплые объятия морозного деда продолжались довольно долго, каждому ребенку он говорил свое особое слово о Рождестве, и глаза их загорались Небесной радостью.

Эпилог

Когда дети ушли, Дед Мороз обратился к девушкам.

-Спасибо вам.

-Нам? — удивился Ася, -Это ведь Вы устроили детям праздник. Признайтесь, это Вы подбросили тот мешочек?

-Спасибо, что нашли его.

-Что Вы имеете в виду?

-Я часто оставляю людям необходимое, но они не обращают на это внимание, не замечают мешочков, которые я оставляю им.

-А сейчас Вы скинете шубу и представитесь святителем Николаем?- улыбнулась Лена.

-Зачем же?- рассмеялся Дед Мороз,- Вы и так  узнали меня.

Вдруг в наших взрослых девушках взыграло детство, переглянувшись, они бросились на шею святителя. Прижавшись к его шубе на мгновение, они тотчас отпрянули и смутились.

-Простите,- кашлянув, проговорила Ася,- но ведь это мечта всех детей мира – обнять Деда Мороза,- умолкнув на мгновение, она поспешила добавить,- настоящего.

Святитель Николай отстегнул с пояса еще два мешочка, он протянул их девушкам.

-Нет! Нет!- затараторили они,- мы не возьмем!

-Передайте их отцу Г. Здесь достаточно для ремонта здания приюта.

В ладони каждой девушки появился тяжелый мешочек золота. Актрисы посмотрели на них. Когда они подняли глаза — на сцене  никого не было. Ася достала телефон и набрала номер старичка, но компьютерный голос в трубке холодно проговорил: «Набранный вами номер не существует».

Стареющий поэт

Немногим доступна мысль о том, что паспортное летоисчисление может сильно не соответствовать внутреннему возрасту человека. Бывает так, когда человек переживет горе, как об этом писал Кучин: «Кто за какой-то день всю жизнь изменит, кто за какой-то час вдруг постарел», а бывает, что человек просто развивается быстрее сверстников. И я говорю не о банальных «подростках-акселератах» (Доживем скоро до акселерата в электорате), а о внутреннем возрасте. Что же может определять его? Да сложно сказать. Много факторов: несчастная любовь, безработица, да хоть муравейник посреди огорода – у каждого свои факторы, личность-то всегда уникальна (ну, или должна быть уникальна). Как же определить, что ты состарился? Для меня это началось со сказанной с глубоким вздохом фразы: «В мои времена все было совсем по-другому». И ведь правда, было. Попробую объяснить, как объяснял бы другу.

Еще каких-то 10 лет назад я был талантливой молодежью с большими перспективами, неожиданными наградами, жаждой светить людям, радовать их. Тогда у всего был ореол исключительности. Ты – поэт. И девушкам это нравится, и друзья приосаниваются. И учитель гордо говорит: «Это мой Сашка!». А вот проходит 10 лет. Вдуматься, 10 лет… большой ли срок? Выходит, что целая жизнь. Прошли 10 лет и девушкам уже плевать на твои стихи, их уже подарками задабривать надо. А стихи посвятишь – как на идиота посмотрят, а то и цену назовет (Это угораздило как-то оду проститутке написать – ну, девушка по фото понравилась). Учителя к этим годам уже нет в живых, а друзьям глубоко нас… не до восхищений твоим искусством, у них новая развлекуха – учить, как жить надо. Ты привык к высоким материям, рассуждаешь о гениальности Бодлера, пытаешься вьехать в философию Канта, а от тебя требуют быть ярким, побриться, заняться своим имиджем, стать позитивным – не быть собой, одним словом. И всем плевать, что там у тебя в душе, куда заносят тебя волны разума. Ты перестаешь понимать современность, которая пестрит как пьяный цирк, в которой все меняется со скоростью сломанного колейдоскопа. И все ведь хотят, чтобы и ты пестрил, был уникальным, оригинальным, особенным, говорил о чем-то необычном, но позитивном и общепринятом. Начинаешь указывать на противоречие – смотрят как на идиота и отмахиваются. Недавно в разгар подобных разговоров чуть не ляпнул: может, мне со сцены про пердящих свиней вещать? Да вовремя спохватился, не дай Бог идея понравится… сейчас оно ведь как? Чем гаже – тем лучше. Потом еще фан — клуб этих бедных животинок с метеоризмом появится, или вообще Нобеля за вклад в культуру всучат…

Ты начинаешь отдаляться от друзей, зарываешься в книги, а годы все бегут и разрыв с реальностью все увеличивается. Догонять ее, впрочем, нет ни желания, ни сил, ни нервов. Начинаешь больше  курить. Чтобы отдохнуть — включаешь любимого Розенбаума и ностальгируешь вместе с ним, потягивая пиво. Некоторые смотрят осуждающе. Сейчас ведь в моде ЗОЖ (аббревиатурка противная, жужжащая, впрочем, когда это модная вещь была хорошей?), а ты снова немодный, неправильный, не как все, не искришь. Зачем-то о смысле жизни думаешь, вместо того, чтоб радоваться походу в туалет и куску сыра в холодильнике… пытаешься объяснять, говорить, убеждать, а потом машешь рукой – нервов-то уже не хватает, проще признать свою неправильность и избегать встреч с учителями жизни.

А жизнь бежит, как медведь с диареей, сшибая походя остатки твоего мира, отвесив и тебе самому несколько смачных оплеух. Молодежь начинает общаться на немыслимых языках… нет, и ладно бы хренакнули что-нибудь изысканное: греческий, латынь… а тут какие-то «хд», «ппц», «лол», «прив». Чувствуешь себя идиотом, пытаясь найти расшифровку в поисковике. Замечаешь, что его подобные выражения ничуть не смущают – предатель-русофоб…

И вот, в определенный момент, ты понимаешь, что мир уже живет в другой эпохе и до тебя ему нет никакого дела. А ты уже старик – прошлый век с другими нормами, правилами, идеями. На тебя смотрят как на сноба, а ты уже слишком устал спорить и доказывать…

Старые часы

На обшарпанной стене моей скромной обители висят резные старые часы. На вид им уже не первый век. Их история мне, увы, не знакома. Старинная конструкция с мощным маятником и сильным боем пахнет душевными ароматами прежних времен. Сколько помнят эти часы? Сколько счастливых и горестных минут отмерили фигурные стрелки на пожелтевшем от времени циферблате? Сколько жизней начиналось и обрывалось под властный бой этого воплощения древнего Хроноса…

Говорят «время — песок» или «время — вода», но я старый циник и потому для меня время – это всего лишь иллюзия, условность мира. Людям необходима четкость, и потому они выдумали условность времени, без этого ведь невозможно было объяснить смену событийного ряда, происходящую вокруг. Почему голова в определенный момент белеет? Почему лицо становится менее привлекательным и покрывается траншеями морщин (ох, как я нынче невзлюбил зеркала)? Время прошло… Оно — грустный палач, который напоминает людям о грехопадении, об утрате того дивного вечного состояния, бывшего в Эдемском саду.

Каждый ощущает мир по-своему, для глаз одного человека малахит зеленее, чем для глаз другого, звуки разной высоты воспринимаются по-разному, нравящиеся одному человеку запахи отталкивают другого. Время же удивительно тем, что одним и тем же человеком может ощущаться и восприниматься по-разному. Секунды счастья до неприличия коротки, зато часы отчаяния разматываются длинной липкой лентой, обхватывающей шею человека и бесконечно затягивающейся. Мне в жизни нередко хочется повеситься в этой временной петле невыразимой скорби.

Это началось тринадцать лет назад, когда у меня на руках умерла мама… время впервые рассыпалось, разбилось как тарелка, сломалось или испортилось. Старые часы сделали короткий неприметный шаг секундной стрелки, и жизнь абсолютно изменилась. Я говорю не о горе или печали, а о более глубоких вещах. Как странно: есть вроде слова: «любовь», «грусть», «тоска», «утрата»  — человечество пользуется ими почти всю свою историю, чтобы назвать ощущения, выразить чувства. Но на самом деле эти слова ничего не выражают. Они лишь называют. Невозможно  описать тот разлом реальности, распад времени и пространства, крах, который пережил я. Величественная скала моей жизни с грохотом и пылью стала оседать, проваливаться в адскую бездну. Привычные понятия перестали действовать, алгоритмы перестали работать, все известные вещи открылись с новой пугающей стороны, обнажив жестокую действительность, лишенную красок. Наверное, когда ломается душа – ломается все вокруг. Время для меня сломалось:  делая, казалось бы, шаг, я оказывался на другом конце комнаты, день стал неотличим от ночи, стук секундных стрелок сдвигал часовые… я сам стал старыми часами со сломанным механизмом внутри. Я пишу, что все это произошло тринадцать лет назад и сам не уверен в этом. Конечно, не сложно от 2016 отнять 2003, но почему же я ощущаю, что прошло не тринадцать лет, а все пятьдесят, если не больше? Отсюда и взялся образ старика. Седого, разбитого, и мертвецки  усталого…

Усталость… еще одно слово, настолько же пустое, как и предыдущие… Им называют приятную истому после рабочего дня или же тяжесть в ногах от неблизкого пути. У людей устают руки, ноги, голова… от раздумий мир и впрямь очень устал, потому, наверное, думать стало совсем не модно. На самом же деле я вкладываю в это слово совсем другой смысл:

Усталость – это онемение души, неспособность воспринимать краски окружающего мира, некий дальтонизм выцветших пустых глаз. Это не перенапряжение и не боль в мышцах, которых у души и нет, это пугающая пустота. В некоторых фильмах можно наблюдать образ вселенского зла с абсолютно черными глазами: без белков, без радужки, без зрачков, просто черные пятна под веками. Наверное, так выглядят глаза усталой души. Душе становится все равно. Когда боли слишком много – человек перестает ее ощущать, она становится нормой. Помню, однажды всадил в руку тесак – дрова рубил, перед девушкой выпендривался, мол, все могут, а я чем хуже? Ну, и… до кости в общем… первые мгновения очень больно, а спустя пол часа, залив рану коньяком (ничего более антисептического под рукой не оказалось) продолжил рубить дрова. Рана не начала заживать, она по-прежнему периодически кровоточила, но боль стала утихать. Стала ли? А  может,  она превратилась в нечто привычное? Может, это я начал по-другому ощущать ее? (хотя, вероятно, просто коньяк, влитый не только в рану, дал о себе знать).

К боли привыкаешь, чувствительность снижается. Когда я бывал в хосписах, беседовал с умирающими, я иногда замечал странную вещь: человеку больно, но сам он к этой боли безразличен. Наверное, то же происходит и с душой, которая много страдала. Я испытал слишком много боли и теперь устал от нее, то есть начал значительно меньше на нее реагировать, она превратилась в нечто привычное, стала частью меня.

Я называю свою усталость старостью. Тонкое предощущение конца, соприкосновение с небытием, которое проникает в мою реальность точечными проколами, разрывает привычное ощущение времени. В свои двадцать восемь я чувствую себя на все шестьдесят… слишком уж много   было зла, насилия, предательств и несправедливости в этом затянувшемся нудноватом театре абсурда.  Когда я  постарел? Наверное, когда понял, что надежда – это самообман. Старые сломанные часы долго ждали часовщицу, нежные руки которой способны исправить стертые шестеренки, заставить старые часы снова ходить, породить событийный ряд, который необходимо отмерять. Но вот, год за годом, движение стрелок все тяжелее, хруст шестеренок все громче, а часовщицу нигде не найти. Старые часы моей души погружаются в дремоту и ждут, когда секундная стрелка сделает свой последний тяжеловесный шаг и остановится, превратив время в вечность.

Долгий полет к тебе

Оглавление:

  1. Пролог
  2. Глава 1 — Дом, новый дом
  3. Глава 2 — Операция
  4. Глава 3 — Полеты
  5. Глава 4 — Последняя ночь
  6. Эпилог

Пролог

Шел 2056-й. Зимним холодным днем 68-летний старик пытался надеть свой старый потертый костюм. Сколько видел этот кусок ткани… большие сцены, главную площадь города, объятия последней любви, похороны близких. Старик называл его униформой – с одной стороны, потому что долгое время выступал в нем, с другой – потому что эта нестареющая классика подходила на все случаи жизни. Подпрыгнув на кресле-каталке, он умелым жестом натянул брюки. С того самого инсульта прошло достаточно времени, чтобы в совершенстве отточить этот навык. Инсульт… почти сорок лет назад… любовь… последняя любовь его жизни. Дряблое лицо расплылось в улыбке, а морщинки вокруг глаз превратили их в два седых солнца: тусклых, усталых, но все еще светящихся. Одна мысль о ней заставляла его на мгновение оказаться там, в далеком 2016 году, в марте месяце… 7 марта… этот день он бережно хранил в памяти вот уже 40 лет. На правом борту коляски красовалась синяя звездочка. «Мой звездолет» — так называл он это жуткое произведение инженерной мысли, и если бы вы спросили – откуда столь романтичное название – он бы с сарказмом ответил, что окрестил свой трон так после третьей попытки съехать с пандуса без посторонней помощи. Тогда из близлежащих кустов многие прохожие могли слышать весьма изысканные выражения, вроде «сучьи Белка со Стрелкой!»,  «Долбанный космодром действительности!» и прочие эпитеты. Старый писатель мог поразить изысканностью даже в сквернословии.

Причиной его инсульта стала несчастная любовь… как банально… Банально? Нет… их историю таковой точно не назовешь… Тайная любовь, ставшая явью на два дня. Даже ласкательные эпитеты приобрели странную человеческому уху форму. Вот вам бы пришло в  голову любимую женщину «машинкой» обозвать? И ведь это совсем не издевка, не оскорбление…

Сегодня старый друг – костюм был надет по мрачному поводу – суд должен был огласить решение относительно его дееспособности. Проще говоря, приговор суда помогал ему решить очень важный вопрос: загнется он в своей постели или в казенной.

Когда помощница везла его по коридору – звук каблуков пронзил старческий разум. Это была она… весь его мир схлопнулся в один образ, в одно желание вскочить с коляски и кинуться обнимать ее, целовать, вдыхать ее аромат, который все эти годы оставался неизменным. Впрочем, с тех пор как она вышла замуж за того, кто был лучше во всех отношениях – он даже дружеские объятия позволял себе редко. Кроме того, по его мнению, было не хорошо заставить ее нагибаться к креслу, да и это подчеркивало нынешнее мрачное положение дел. За всю жизнь он так и не отучился чувствовать себя инвалидом.

-Ты восхитительно выглядишь,- улыбнулся он.

-Я до сих пор не могу понять, почему ты отказался от вечной молодости! Тогда, тридцать пять лет назад… всем ведь бесплатно предлагали! А ты уперся…- в ее голосе слышалась горечь.

-Без смерти жизнь не имеет смысла… только смерть,  в конечном счете, придает хоть какую-то ценность принятым решениям. Смерть – это черта при счете в столбик. Убери черту,- он повел рукой,- и результат сольется с исходными данными. Получится бессмысленный набор чисел.

-Может ты и прав,- задумчиво проговорила она,- но столько шансов… ты упустил столько неплохих девчонок…

-Мне нужна лучшая, но ей не нужен я…

-Не говори так… Прости…

-Я никогда не умел на тебя обижаться.

-Но сколько было правда хороших вариантов! Жозефина… Генриетта…

-Хренобелла…

-Ты невыносим!

-Однажды тебе удалось меня вынести… или ты забыла?- усмехнулся он.

Она улыбнулась, словно вспомнив что-то доброе.

-В зал суда приглашаются…- прервал их разговор судебный пристав.

Молодая судья… молодая ли? После той программы вечной молодости любая старая кошелка могла выглядеть юной гетерой. «Вслух такое не брякни,- мысленно сказал он себе,- штраф за неуважение к суду вряд ли составит меньше половины пенсии».

-Именем Российской Федерации! Руководствуясь статьями…- начала чеканить судья железным тоном

-Давай уже приговор,- устало вздохнул он.

-Это постановление,- возразила судья. Кажется, перед ним и впрямь была неопытная девочка, а не грымза маскировавшаяся под нее.

-Да без разницы,- отмахнулся он.

-Вы признаны недееспособным и будете помещены в специальное учреждение.

-Не приговор?- усмехнулся он.

-При этом, суд предлагает вам альтернативу.

-Ваша нечисть, простите великодушно, но чистить сортиры на благо общества нереально в моем состоянии. Даже, несмотря на мою искреннюю и глубокую любовь к дерьму отечественного производства,  переросшую в жгучее патриотическое чувство (или это печень опять дурит,- буркнул он себе под нос, но так, что все услышали).

-Вы успокоитесь сами или нам стоит прибегнуть к медицинской помощи?- уточнила судья.

-Молчу-молчу,- поднял он руки в жесте поражения.

-Вам предлагается принять участие в исследовании возможностей человеческого мозга. Наши ученые, академики Звездунов и Корабелкин изобрели уникальный интерфейс, позволяющий вывести разум человека в космическое пространство. Нужны добровольцы, которые…

-Подопытные кролики… а что я за это получу?

-Вы будете жить в сверхтехнологичном комплексе, питаться лучшей и полезной пищей… по сравнению с обычным домом престарелых – это рай.

Он глянул на свою любимую Машинку, и прочитал в ее глазах: «Да. Я приду к тебе».

-Хорошо. Только надеюсь после прибора звезданутого Корабелкина мне не придется откручивать башку, чтобы пройти через металлоискатель?

-Вы будете помещены в исследовательский комплекс сегодня же.

Глава 1. Дом, новый дом…

Сразу после суда к старику с поблекшими глазами подошла, или корректнее сказать, подъехала Машинка.

-Прости, что до этого дошло…- виновато проговорила она.

-Ты не виновата.

-Виновата. Только я одна во всем виновата!

-В чем?

-Во всем.

-Вот это всегда вводило меня в глубокий ступор: я так и не выработал тактики ответов на подобные бескомпромиссные заявления.

-И не надо. Я буду приходить к тебе каждую неделю. Помнишь? Как тогда… сорок лет назад…

-А, это, когда я ковбойствовал?

-Разве ковбои стреляли из Беретты или Кольта?- усмехнулась она.

-Поддела-поддела,- усмехнулся он, пригладив седину, покрывавшую затылок,- но ты не сможешь… у тебя же муж… работа…

-Я постараюсь!

-Пусть адрес моего жительства меняется, но  мои слова в силе.

-Какие именно?

-Ты намекаешь, что я – болтун?- рассмеялся он,- про дверь… про то, что моя дверь всегда открыта для тебя.

-Я приду…

-Я буду ждать тебя так же, как ждал каждой встречи все эти сорок лет.

-Кошмар…

-Ну, это тебе надо спасибо сказать за очередную вредную привычку.

-Верь мне,- она сильно сжала его руку в своей,- я приду.

-Договорились?- спросил он тем же тоном, что тогда, сорок лет назад. Этот странный тон, в котором с одной стороны читалась робость загнанного волчонка, что уже никому не верит, а с другой – удивительная настойчивость. Именно из-за этого сочетания не сочетаемого она часто не могла ему отказать.

-Договорились,- уверенно сказала она.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб. От чувства родственности и теплоты он прикрыл усталые глаза. «Я приду»,- прошептала она и горячее дыхание согрело его ухо. Эта теплота чувством родственности пробежала по всем телу, добравшись до самых отдаленных и потаенных уголков души.

Вскоре их разговор прервали, сказав, что машина для перевозки подана. Вещи с собой взять не разрешили, заверив вкрадчивым тоном, что там есть все необходимое.

Ехали долго, почти через весь город. Он не смотрел в окно, все его мысли были сконцентрированы на ней, как, впрочем, и всегда. Он старался запомнить каждый жест, каждое прикосновение, взгляд… стук каблучков, улыбку, глаза… все это он пропускал в самые потаенные уголки души, чтобы эти воспоминания заняли свое место на полочках его сердца.

Когда дверь служебной машины открылась – перед его глазами выросло гигантское белое здание, сотни, тысячи окон. Теперь он понимал, что чувствует муравей, глядя на муравейник… старые образы… слишком несовременно. Любой современный читатель смеялся бы, ведь нынче модно все сравнивать с последними гаджетами, а тут… природа…

В просторном светлом холле располагалась регистратура. Сонная муха в очках и белом халате физиономией наворачивала круги возле стакана с ручками и карандашами. Завидев посетителя, она вытянулась по стойке «смирно», и теперь из полудохлой мухи превратилась в эдакий аналог истребителя.

-Приветствую вас в нашем исследовательском центре! Чем я могу вам помочь?

-Не сможете… вряд ли у вас под стойкой обрез спрятан.

-О, вы склонны шутить,- она расплылась в приторной улыбке, словно пытаясь показать все свои зубы разом.

-Это новый пациент,- проговорил госслужащий из службы опеки.

-Точнее подопытный кролик,- поправил он, за что тут же словил гневный взгляд. Впрочем, его такими вещами с детства не пронять было.

-Поднимайтесь на восемнадцатый этаж в кабинет триста шестнадцатый, там вас встретит  Аша, которая и станет вашим наблюдателем.

-Наблюдатель Аша — какая прелесть…

-Вы чем-то недовольны?

-Имманентным мирком в сравнении с потенциалом личности к постижению трансцендентного.

Лицо мухи искривилось. Она задумалась. Решив, что он несет маразматический бред, жестом указала на лифт.

-Вы не могли бы вести себя приличнее?- спросил его провожатый уже в лифте.

-Я – старый маразматик… мне все можно.

***

Добравшись до кабинета, он увидел своего наблюдателя. Теперь врачей называли так. Очередная гениальная реформа, додумались, что «врач» от слова «врать».

Высокая стройная женщина. На вид, лет тридцати с небольшим, но в наше время внешность стала обманчива, как никогда.

-Мы рады приветствовать вас в нашем исследовательском комплексе,- проговорила она,- я – наблюдатель Аша, теперь ваше состояние в моих руках.

Он не стал называть своего имени, поскольку для него самого оно стало пустым звуком. Имя нужно тому, кого будут звать. Звать его теперь могла только Машинка, а ей уже сорок лет было привычно «Коша», не пошлое — «котик», не грубое — «кошара», не ветеринарное — «кот», а именно «Коша». Понятно, что называть такое имя не было нужды, да и слышать его из чужих уст ему было бы больно, потому он решил не представляться.

-Благодарю за приветствие,- ответил он,- а слова насчет моей жизни можно расценивать как угрозу.

-Вас, наверное, много обижали, раз вы так на все реагируете,- с видом древней Пифии заявила врачиха,- не бойтесь,- смягчилась она.

-Я не испытывал страха уже много лет: бояться может тот, кому есть что терять, а я уже сорок лет назад потерял все, что мог.

-Я верю, что наши разработки дадут вам нечто удивительное. Осмотрите свою комнату, а позже, мы сможем обсудить тонкости предстоящего исследования.

-Благодарю и очень надеюсь, что участь собаки Павлова минует меня.

-Зачем же так мрачно? Будьте позитивнее!

Еще тогда, в далеком 2016-м, Коше после подобных выражений хотелось наброситься, но он всегда сдерживался. Дело в том, что люди, призывавшие к позитиву, пытались отнять у него самое дорогое – способность трезво размышлять. Ведь, в понимании Коши, позитивность сводилась к тому, чтобы не думать о плохом – то есть пропустить все уроки жизни, и предстать перед вечностью неучем. Впрочем, спорить об этом с наблюдателем у него просто не было сил, а заведомая бессмысленность этих споров убила остатки энтузиазма. Он ничего не ответил, лишь попросил показать его палату.

Вопреки его ожиданиям, это была вполне уютная комната, вся белая, без какого-либо разнообразия. Коша любил белый цвет, он напоминал ему о чистоте жизни, о его чистом и искреннем чувстве к Машинке. Даже мебель была белой. Просторная кровать, книжный шкаф, обеденный стол, журнальный столик.

-А где остальные?- спросил он

-Остальные?- удивилась Аша.

-Ну, не мне ж одному такие хоромы?

-Все комнаты у нас индивидуальные.

Осмотревшись, он присвистнул.

-Может, я и не в такой заднице, как думал изначально.

-Вам у нас понравится!- подхватила наблюдатель,- все сделано для удобства любого человека! Все управление техникой производится  голосовыми командами!- она активно жестикулировала, пытаясь доказать, как тут все здорово.

Коша был метким и едким человеком порой он не специально цеплялся к словам, это получалось как-то само собой. Опустив большую часть бреда о комфорте, как залоге светлого будущего и доброй дружбы, он задал неудобный вопрос.

-Вы сказали, что все сделано для удобства любого человека?

-Да,- она еще не понимала, что попала в ловушку, хотя лицо уже выдавало некоторые подозрения, закравшиеся в душе.

-А немым тут как живется?

Она смутилась.

-Но вы же не немой.

-А я привык о других беспокоиться.

-Мы…- она старательно придумывала убедительную ложь,- мы уже разрабатываем сенсорные панели и синтезаторы голоса, и…

-Понятно,- он улыбнулся и кивнул. В этом жесте, в том, как он был подан, любой мог бы прочитать: «хватит вешать мне лапшу на уши».

-Полагаю, вам здесь будет удобно,- растерянно закончила она,- если вам что-то понадобится – просто скажите. Комната сама все сделает.

Он не ответил и наблюдатель ушла. Умные часы, умная одежда… теперь до умных комнат докатились. Проверим.

-Хочу повидла,- скомандовал он

-Команда «метла» выполняется,- отчеканил металлический голос, из открывшейся стены выехала метла и начала уборку.

-Метла? Вот, что за сука?!

Неожиданно метла убралась обратно.

-Тревога. Информирование о катастрофе «Засуха», оставайтесь на месте, сохраняйте спокойствие и ожидайте своего наблюдателя!

Из потолка выехали несколько опрыскивателей и начали поливать комнату. Коше многое хотелось сказать, но он опасался последствий. Он сидел, вжавшись в свой звездный трон.

Наблюдатель Аша с порога назвала какой-то код и все исчезло.

-Как вы?

Выпустив струйку воды изо рта, он мрачно ответил.

-Как кот в унитазе.

-Простите, мы подстроим систему.

Глава 2 Операция

Ночь он спал спокойно. С того времени, как Машинка окончательно выбрала другого – его совершенно перестала интересовать собственная жизнь. Ему было все равно жить или умирать, и как умирать. Ровно в 6:00 на пороге его  комнаты появилась Аша.

-Вы уже проснулись?

-Очевидно,- спокойно ответил он.

-Я пришла рассказать вам об операции, которая назначена на  9 часов,- он сделал жест, призывая ее не останавливаться,- имплантат переноса разума в космос будет располагаться в лобной части. Сверхточным лазером, в течение четырех часов, мы будем осторожно вырезать необходимое отверстие в лобной части.

-Четыре часа?! Дайте мне перфоратор, и я управлюсь минут за пять.

-ИПРК соединится с вашей нервной системой и в любой момент позволит вам мысленно отправиться в  глубины космоса. Он будет отслеживать частоту определенных импульсов мозга и для начала путешествия, вам достаточно будет просто захотеть отправиться в космос.

-Замечательно,- безразлично ответил он.

-Вас  даже не интересует вопрос обезболивания?

-Простите, но последние сорок лет меня мало что интересует.

К 9:00 с немецкой точностью его привезли в оперблок. Раздев до гола, уложили на металлический стол. Почему они всегда раздевают? Вроде ж башку пилить должны, а не задницу. Извращенцы. В комнату хлынул белый дым. Вспомнив о детстве в деревеньке под Псковом, о бане, которую он строил с дедом, Коша уснул.

Первым, что он почувствовал, была сильная головная боль. Жуткая, раздирающая. Он поморщился. Кричать от боли он не умел с детства.

-Что вы чувствуете?- участливым тоном спросила Аша.

-Будто мне в черепушку кипятильник сунули. Или это… я башкой в микроволновке оказался. Учитывая наличие извилин, из мозгов вполне себе неплохие чипсы получиться могут.

Проведя ряд стандартных неврологических тестов, Аша вышла, пожелав ему доброго дня. Подъехав к зеркалу, он увидел странный глазок посередине лба. «Третий глаз. Здорово. Теперь я еще и буддистом стал». Он был рад, что остался один, ведь теперь всеми его мыслями вновь могла овладеть она.

Глава 3 Полеты

Подходило время обеда. Подумав, он решил, что лететь лучше на голодный желудок. В его разуме вспыхнула коварная идея – если теперь для него доступен весь космос, то, наверняка, он сможет мыслями перенестись к своей любимой. Впрочем, мало вероятно… это ж вторжение в частную жизнь… выругавшись, он решил просто попробовать полетать. Подумав о космосе, вспомнив «Звездный путь», он закрыл глаза.

Тишина и темнота. Он плывет в невесомости, не чувствуя своего тела. Яркий белый свет. Он в кресле. На этот раз, не в инвалидном, а в кресле пилота. «Мой звездолет» — усмехнулся он. Сотни планет… астероиды. Вот проносится метеор. Ах,  эта скорость… эта стремительность… метеор напомнил ему о ней, она была также стремительна на пути к своим целям… Пояс Ориона, млечный путь… и всюду ее образ. Вот она примеряет пояс Ориона, она ведь так любила пояса. Он помнил один очень красивый, черный, который имел причудливую металлическую застежку и чем-то напоминал пояс чемпиона. А вот она танцует на млечном пути… «не поскользнись» — смеется он,- «Это же молоко».

Астероид. Удар. Вспышка. Влага. Что-то течет по лицу.

Он очнулся на полу, носом шла кровь. Наблюдатель вбежала в комнату. Усадив его в кресло, она начала вытирать кровь влажной стерильной салфеткой.

-Что же вы?

-Я летал.

-Что?! Без меня?!

-Простите, но у меня давно есть компания получше.

-Это безрассудство! В ваши-то годы такая безответственность!

-Вы, конечно, можете и дальше корчить из  себя злую училку или обиженную школьницу… Я ж не знаю ваших тайных фантазий.

-Вы невыносимы!

-Просто не всем это дано. По-моему, куда интереснее поговорить о результатах.

Она умолкла, и он рассказал ей все.

-Немыслимо! Наш прибор работает!

-Вы поражены тем, что Звездунов и Корабелкин оказались не братьями с фамилией Отморозкин?

-Следующий полет вы совершите под моим контролем!- в ее голосе звучала настойчивость.

-Полетели?

-Сейчас?! Вы же… это может кончиться перегрузкой!

-Я с детства был бунтарем. Подумайте о том, что мне не нужно ваше разрешение на вылет.

Она пожевала губами.

-Хорошо. Но выполняйте инструкции!

-Я хочу увидеть, как зарождается северное сияние.

Он вновь отдал команду своему прибору и поплыл в невесомости. Развернув свой звездолет, стены которого были увешаны ее фотографиями, он направился к земле. Войдя в верхние слои атмосферы, он остановился. Солнечный ветер заставлял плазменные частицы сталкиваться с верхними слоями атмосферы. Они вспыхивали, как бесконечное множество светлячков, начинали свой потрясающий танец… кружились… так быстро… им овладело потрясающее чувство прекрасного, он решил, что обязательно расскажет об этом Машинке, когда та придет. А вдруг не сможет? Вдруг ее муж будет против? Вдруг… Голова закружилась, свет давил на глаза, виски стучали. Приборная доска звездолета беспорядочно мигала индикаторами. Жар… как в аду… он будто горел.

Выпав из кресла, он старался подавить позывы и все же его начало тошнить. Поскольку он не ел – это была просто слизь. Он зажимал рот, памятуя о присутствии наблюдателя. С детства даже в самом худшем состоянии, он пытался сохранить более-менее достойный вид. Аша подскочила к нему и пыталась что-то сделать, успокоить.

***

В кабинет наблюдателя Аши вошла девушка.

-Почему меня не пускают к другу?- с порога спросила она.

-Номер палаты?

Девушка назвала номер.

-Присядьте,- предложила наблюдатель.

-Я тороплюсь.

-Тогда приходите через несколько дней.

-Что-то случилось?

-Исследование идет несколько не так, как мы думали. Сейчас мы проводим обследования и любые эмоциональные всплески могут повлиять на результаты, потому я не могу пустить вас к нему.

-Ему плохо?

Аша отвела глаза.

-Отвечайте!- Машинка стукнула кулачком по столу.

-Да, его самочувствие явно не из лучших. Но говорить о причинах я не могу пока мы не получим результаты обследований. Прошу вас успокоиться и придти через пару дней.

-Я приду завтра же!- хлопнув дверью, она ушла.

***

После целого дня обследований, снимков, тамограмм и прочих грамм он лежал в своей кровати. Результаты его не интересовали: он и сам все знал, он чувствовал.  По его слову компьютер, прежде окативший его водой, украсил стены ее фотографиями. Так ему было спокойней засыпать. Он не мог жить без нее. Он часто разговаривал с ней в своих мыслях. Просил компьютер поставить вторую чашку чая, представляя, что чаевничает с ней. Уговаривал съесть конфету.

Неожиданно он вспомнил об одной научной книге, где говорилось о том, что в черной дыре время и пространство перестают существовать. А что, если это портал во времени? Что если он сможет вернуться в день их встречи и остаться в нем навечно? Это был бы Рай. Смерть давно перестала страшить его.

Он вновь летел в невесомости. Мимо сновали созвездия, метеоры, астероиды, кометы. Наконец, он увидел зияющий разрыв пространства. Величие и ужас охватили его. Черная дыра напомнила ему о Библейском сюжете сотворения мира. Может, эти дыры – это часть той первоматерии, того хаоса, из которого творческим актом любви Бог сотворил все? Он приблизился к черной дыре и она всосала его. Дикая боль. Звон в ушах. Холод. Темнота.

-Эй! Ээй!- слышал он над собой. Чувствовал, как чья-то рука трясет его,- ответьте! Эй!

Он слышал голос Аши. Он слышал её, но не видел…

***

Ровно в девять утра полная решимости Машинка вошла в кабинет наблюдателя.

-Сегодня вы пустите меня к нему!- нетерпящим возражений тоном проговорила она.

Наблюдатель тяжело вздохнула.

-Присядьте.

Оценив лицо Аши, Машинка поняла, что дело плохо. Внизу живота пробежал холодок, и ребра будто начали сжиматься.

-Он… он…. Умер? – ей стоило огромного труда произнести это слово в отношении Коши.

-Еще нет,- ответила наблюдатель.

-Еще?!- вскричала девушка.

-Мы получили результаты обследований,- Аша тяжело вздохнула.

-Да не тяните уже!

-У него… глиобластома.

-Что?!

-Его организм оказался слишком стар для таких экспериментов. Из-за этого развилась злокачественная опухоль головного мозга,- Машинка онемела,- по непонятным причинам всего за два дня наступила последняя стадия.

Сознание девушки поплыло. Аша дала ей нашатырь и та, кое-как пришла в себя.

-Сколько ему осталось?

-Учитывая скорость разрастания…

-Да не тяните! Пять лет? Десять?

Наблюдатель покачала головой

-Год?

Вновь тяжелый вздох.

-Несколько дней. Может и меньше.

Чувства Машинки невозможно было описать.

-Я немедленно хочу увидеть его!

-Вы можете увидеть его, но он не сможет ответить тем же. Опухоль повредила глазные нервы. Он ослеп.

***

Она вошла в палату. Коша сидел в своем звездолете, сцепив руки. Пустой взгляд смотрел будто бы сквозь нее. Она подошла и провела рукой по его щеке.

-Ты пришла…- его старческое лицо вспыхнуло как солнце.

-Ну, я же обещала… Постой. Ты видишь меня?

-У тебя на указательном пальце правой руки кожа чуть грубее, чем на всех остальных. Я помню это. А вот туфли ты надела другие – я не узнал их звук.

Она едва не расплакалась. Никто не был к ней так внимателен.

-Ты… попьешь со мной чаю?- вновь этот тон. Тон, которому невозможно отказать.

-Разумеется,- проговорила она.

Долгое время они вспоминали прошлое, как он, пьяный общался с кошкой в «Золотой пуле», как она впервые поцеловала его… палата, будто наполнилась светом молодости.

-Подари мне одну ночь…

Последняя просьба умирающего старика повергла ее в шок. Она понимала, что не должна отказать умирающему, но муж… да и… это так неправильно. Она что, должна изменить мужу ради последней воли?

-Я… прости, я не могу…

-Я понимаю, внуки, муж…- тяжело вздохнул он.

-Я не могу изменить ему.

-Что?!- лицо Коши вытянулось так, будто пожевав конопли, он решил запить это дело валерьянкой,- ты о чем думаешь? Мне шестьдесят восемь… я хотел… поужинать с тобой… только поужинать.- Он выглядел столь потерянным и расстроенным, что она тотчас бросилась ему на шею. Стала просить прощения и согласилась.

Глава 4 Последняя ночь

Наблюдатель Аша не препятствовала их идее. За время пребывания в НИИ, Коша умудрился заразить ее своим бунтарством, непокорностью. В этом хрупком увядающем старике чувствовалась удивительная и необъяснимая сила. Однажды он сказал ей, что верит в Бога, в Того, который сказал «Сила Моя созидается в немощи» и Аша чувствовала эту силу. Сама она не слишком верила, для ученого это дурной тон. Но наука не могла объяснить ей происхождение немыслимой силы разбитого недугами старика.

В 11 вечера она пропустила Машинку и дала ей ключ от палаты.

-Я запрограммировала компьютер, чтобы он ни в чем вам не отказывал. Сделайте его счастливым.

Машинка кивнула и вошла в комнату. Коша был одет в старый потрепанный костюм, гладко выбрит и причесан.

-Приветствую, дорогая,- он легко склонил голову и улыбнулся,- спасибо, что ты пришла…

-Ну, я же обещала,- она поняла, что он узнал ее по звуку каблуков, она специально надела те самые туфли. Конечно, в этом старье было неудобно ходить, но тут ситуация обязывала.

-Присаживайся,- жестом он указал на стол.

Сам он расположился напротив. Она налила вино, и он приложился к трубочке, которую она заботливо направила в его рот. Некоторое время они молчали, он слушал ее дыхание и ловил аромат. Ее удивило то, что в какой-то момент ей показалось, будто бы в кресле сидит тот 27-летний парень с пышным неаккуратным хвостом, кривоватой ухмылкой… это был настоящий он. Сорок лет и слой морщин не могли скрыть этого.

Потом он начал говорить, он читал ей по памяти все стихи, которые знал. С памятью у него уже тогда было не очень, но теперь она не решалась останавливать его и благодарно слушала все, как в первый раз. Какое-то время они беседовали стихами. Его неуклюжие экспромты, ее добрая критика… она думала, что эта ночь станет самой печальной в жизни, но он делал все, чтобы она смеялась. Это был удивительно живой человек. Совсем не такой, как утром. Позже она догадается, что он просто копил силы.

-У меня для тебя сюрприз.

-Ты опять про слонов гадящих бабочками?- засмеялась она, — с современными голограммами и такое устроить можно.

Он щелкнул пальцами и из плеера полился голос Синатры. «Strangers in the night».

-Ну, и вкусы…

-Тебе не нравится?

-Что ты! Очень нравится! Я удивляюсь, что компьютер не сдох от такого раритета, ИИ-то у него современный, а нынешняя музыка…

-Не будем о грустном,- согласился он.

-Хочешь потанцевать?- предложила она, вспомнив 2016-ый. Их 2016-ый.

-Я бы с радостью, но теперь у меня и с ногами хуже, и… я нихрена не вижу,..

-У нас все получится. Я поведу.

Она встала из-за стола и наклонилась к нему. Положив одну руку ему на плечо, другой она стала осторожно вращать колесо звездолета. Он обнял ее за талию, она прижалась щекой к его щеке.

-Ты пахнешь так же, как и тогда.

-Сумасшедший,- засмеялась она.

-Теперь все можно валить на возраст.

Они танцевали, и удивительно теплое чувство в груди разрасталось, заполняя все ее существо. Он так хотел ее поцеловать, но понимал, что теперь это невозможно. Она – чужая жена. Она почувствовала его желание и привилась к его губам. Он закрыл глаза. Именно она приучила его закрывать глаза во время поцелуев. Приучила за те два дня, что подарил им Бог.

После поцелуя она прижала его к себе и продолжала кружить… Сорвалась последняя нота. Сорвалась рука с ее талии. Она с ужасом посмотрела на него.

-Спасибо за все лучшее в моей жизни. Ты сделала меня счастливым,- прохрипел он и будто бы уснул.

Наблюдатели, крики, инструменты, все бегают, суетятся.  Аша вытолкала ее из палаты и сказала, чтобы та приходила завтра. Она не хотела ехать домой, но понимала, что дергая врачей, сделает ему лишь хуже.

Эпилог

Закончив побыстрее работу, она спешила в НИИ со всех ног. Всячески отгоняла дурные мысли, но понимала, что времени у них осталось не просто мало… оно было почти исчерпано. Пройдя привычным путем, она оказалась у его комнаты-палаты. Кардиомонитор, призванный короткими сигналами извещать о жизнедеятельности, голосил вовсю. Щелчок и все стихло.

Медсестра вышла растерянной, она явно не ожидала увидеть посетительницу в столь неподходящий момент.

-Мне очень жаль,- тихо проговорила она.

-Но… этого… не… может…- девушка жадно хватала ртом воздух.

-Вам плохо…- медсестра переменилась в лице,- простите за, может быть, некорректный вопрос, вы, случайно, не машинка?

-Машинка,- кивнула девушка.

-Убираясь, я нашла  на столе это,- она протянула девушке маленький бумажный звездолет, на борту которого красовалась надпись «Машинке». Коша знал оригами? «Убить журавликов» — вспомнила она его шутку… он…- девушке стало настолько плохо, что она просто не стала дальше думать, запретила себе, чтобы не спятить. Развернув листок, она прочитала.

«Сорок лет назад я сказал тебе, что нет других машинок.

Помнишь, как ты смутилась и спорила со мной? Мой разум достиг пределов космоса.

Я видел то, что не видели иные люди: планеты, звездные системы…. Я оставил след твоего каблучка на Поясе Ориона,  и на млечном пути… представляешь… я… теперь я знаю, кто разлил молоко в космосе. Не плачь по мне. Я всегда любил и буду любить тебя. Теперь земная моя любовь стала вечной. И я попрошу Того, о ком не модно говорить в научном обществе дать нам иногда видеться, хоть в какой-то форме. Твой Коша» — последняя буква поплыла, видно писал он это в самом конце своего пути. Наверное, очнулся на какое-то время и потратил его, чтобы написать ей последнее письмо.

-Вы возьмете  на себя похоронные хлопоты?- спросила медсестра,- больше у него никого нет.

-Конечно,- решительно кивнула девушка, едва сдерживаясь. Она лучше всех знала, какого погребения и где он бы хотел.

***

На старом Волковском кладбище стоял автомат для заказа памятников. Девушка несла в руках урну, укутав ее в шейный платок, который он так любил (Еще тогда, в 2016 он будто бы случайно спотыкался, чтобы уловить ее запах, исходивший от этого платка). Подойдя к автомату, она принялась указывать необходимые данные. Дошла до эпитафии. Немного помявшись, она написала: «Любимый Коша», подумав, что хотя бы сейчас она может сказать ему, что действительно любила его. Пусть любовь эта была не до конца понятна ей самой, но это была именно любовь. От мыслей ее оторвал неприятный звук и красная надпись «Ошибка! Недопустимое сочетание символов». Дальше красовалась надпись: «По информации интернетпедии, максимально похожее слово имеет следующие формы: «кот», «котик», «котенок», «кошка». Пожалуйста, выберите корректное слово или укажите иное».

Со злости она несколько раз пнула автомат и расплакалась. На шум из сторожки вышел мужчина лет сорока.

-Что ж вы творите, девушка?

Подойдя к автомату и прочитав об ошибке, он удивленно посмотрел на рыдавшую.

-Но, машина права… нет никакого «Коши»,- изумился он.

-Теперь…- всхлипывая говорила она,- нет, а раньше был… он один такой был… один Коша…

-Тише, тише… чч…- проговорил сторож,- тихо, милая… я понимаю все… ты… ты любила его?

-Да,- задохнулась она,- странно все было, но да… любила…

-Я сделаю могильный камень вручную, как в старые добрые времена.

-Правда?- на лице девушки появилась улыбка,- спасибо вам

***

Прошло сорок дней со дня его смерти. Вечером, она села у балкона и долго смотрела в окно, потягивая сладкое вино. Муж прекрасно знал, что лучше ее не трогать. Он не слишком умел утешать, а она не слишком любила, когда кто-то это делает, лишь на одном плече она позволяла себе расплакаться. Серое небо стало темным, появились первые звезды. Они становились все ярче, а потом будто задрожали, заметались по небу и выстроились в слова: «Иногда мне позволено зажигать для тебя звезды».

Голографический приемник щелкнул и заиграла их песня… «Strangers in the night Exchanging glances, Wondering in the night, What were the chances, We’d be sharing love, Before the night was through»… та самая под которую они танцевали в их ночь, в ночь, которую она подарила ему… Отставив бокал, она поднялась. Закрыла глаза и, обхватив воздух, стала танцевать.

-Я здесь…- тихо проговорил он, заняв свое место в танце,- теперь навечно.

Конечно, она не слышала этих слов, но отчего-то ей очень захотелось сказать «Я знаю», она ведь и правда знала…

Оглавление

  1. Пролог
  2. Глава 1 — Знакомство
  3. Глава 2 — В темной обители
  4. Глава 3 — Лед тает
  5. Глава 4 — Святилище
  6. Эпилог

Пролог

Мария, молодая девушка с точеной фигурой, осиной талией собиралась на работу. Закончив недавно Герценовский по специальности соц.работника, она, как было свойственно многим юным особам, мечтала помогать людям. В свои 22 девушка была еще полна энтузиазма, веры в людей, в бескорыстное добро.

Старые кошелки – сотрудницы, понятно, посмеивались над ней. Мол, поменяет старикам пару памперсов, подмоет их – так энтузиазм вместе с обонянием надолго исчезнет, если не навсегда. Но Мария действительно любила людей, раздражая этим коллег. Однажды начальница вызвала к себе девушку.

-Маша, ты у нас новенькая, меньше месяца отработала, а успела врагов нажить. Как же так?

-Галина Васильевна! При всем уважении, эти…- Маша хотела выругаться, но сдержалась. Между тем, начальница ждала резкого слова, которое стало бы поводом для скандала и выговора.

-Эти люди,- продолжила Маша,- да они же целыми днями бумажки двигают! А если и ходят к подопечным, так на пару часов…. Мы им жить помогать должны, а не просто не давать сдохнуть!

-Жить?- усмехнулась начальница,-  эти отбросы жить не умеют… им самим жизнь не в радость…

-Потому что мы должны эту радость обеспечивать!

-Ты неисправима… видимо, твое происхождение наложило сильный отпечаток на твою личность.

-Да,- согласилась Маша,- то, что я – дочь священника, помогает мне видеть человека в любом.

-Хорошо! Тогда я могу дать тебе нового подопечного. Пообщавшись с ним, ты многое поймешь…

-Давайте,- улыбнулась Маша.

-За полгода он прогнал около 10 сотрудниц, снарядив их таким матом, который на зоне не услышишь. Он натуральный псих!

-Ну, матом меня не напугаешь, а психи… они просто мир чуть по-другому видят.

Подписав дряблой рукой документы, Стервоза Васильевна протянула Маше листок бумаги с адресом и именем подопечного.

Глава 1. Знакомство

Маша с трудом преодолевала старую выщербленную лестницу. «Хорошо государство об инвалидах заботится… тут на здоровых ногах шею сломать можно!». Поднявшись и отдышавшись, она позвонила в дверь.

-Кого еще черт принес? — раздался из-за двери мрачный раздраженный голос.

-Здравствуйте, я из службы городской помощи ин…- она не успела договорить фразу.

-Вам не ясно сказано? Оставьте меня в покое!

-Но я просто хотела…

-А я уже ничего не хочу!

А материться он правда умел… еще и как умел. Мало чем можно удивить современного человека, но такие завороты… нет, уши и впрямь в трубочку сворачивались.

-Я приду завтра,- сдержанно сказала она.

-Завтра услышишь еще больше!- непримиримо сказал он.

Она развернулась и ушла. По дороге раздала нищим те продукты, что купила ему… Стервоза постаралась, клиент и впрямь непростой. Но она твердо верила, что каждую дверь можно открыть. Как бы ни захлопывалось сердце, как бы ни прятался человек, к нему можно добраться, нужна только капелька веры и время.

На следующий день ситуация повторилась. И на следующий, и еще через день. Он не пускал ее неделю. На работе хихикали, а она… однажды она хорошо заткнула не в меру надменную коллегу, применив услышанный из-за двери оборот. Конечно, получила выговор, но в целом это не слишком ее расстроило. Куда больше девушку волновал угрюмый затворник, ведь теперь она за него в ответе.

На улице сильно холодало. Зима в тот год и впрямь  была лютая, но Маша твердо решила, что в этот раз никуда не уйдет! В крайнем случае, будет сидеть на лестнице и ждать. День, два… да сколько потребуется. Она не привыкла сдаваться и твердо понимала простую, но забытую вещь – помощь больше всего нужна тем, кто от нее усиленно отказывается.

Все шло как обычно: недовольный вопрос, ругань, указание адреса, где она могла бы интересно провести время и тишина. Через час она повторила попытку – бесполезно. Третий, четвертый час. Кофе в термосе не давал ей замерзнуть насмерть, хотя рук она уже не чувствовала. Конечно, можно было позвонить в МЧС, чтобы сломали дверь, но начинать помощь с грубого насилия – абсурд.

Сидя на ступенях, она куталась в полушубок, времени было 11 вечера. Она решила предпринять последнюю попытку. Совсем уже собравшись, она протянула руку к звонку, но щелчок замка опередил ее. Из-за открытой двери пахнуло смрадом.

На пороге стоял лысоватый заросший мужчина, в волосах угадывалась проседь, пустые глаза пугали ее. Глаза… его глаза были будто бы стеклянными, хотя по документам ничего такого не должно было быть.

-Чего расселась? Зад отморозишь… входи,- бросил он.

Конечно, это был не прием ее мечты, но все же.

Глава 2 В темной обители

Встретивший её мужчина выглядел по-настоящему страшно. Стервоза не шутила… сальные спутанные волосы, неаккуратная борода, истощенное лицо, изодранная ветхая тряпка вместо одежды. Маше стало плохо от затхлого запаха. Она бросилась было к окну, но он без лишних церемоний отбросил ее в сторону.

-Не смей ничего трогать! Не нравится что-то – вали!

-Простите, но тут же дышать нечем!- взмолилась девушка.

-Иди на улицу – и дыши,- отрезал он,- в этом доме нельзя открывать окна!

-Почему?- спросила она, взяв его руку в свою. Он тотчас отдернул ее, но ей хватило времени, чтобы увидеть, что вся тыльная сторона левой ладони представляла собой скопище рубцов и шрамов.

-Потому что это мой дом и я так сказал!

-Успокойся!-  проговорила она.

В его лице что-то изменилось, он сел на стул и закурил. Тяжелый дым, в этом затхлом месте только этого не хватало! Раскурив сигарету, он спокойно потушил ее об левую руку, кожа, точнее рубцовая ткань, с треском послушно расползалась под натиском жара огонька сигареты. У него не дрогнул ни один мускул. Ему нужна была физическая боль, чтобы заглушить душевную, он так привык. Лучше уж ожоги до костей, чем унизительные слезы – так он считал всегда. Девушка тут же бросилась и отобрала у него сигарету. Он, пожав плечами, закурил другую.

-Что вы делаете?!- наконец к ней вернулся дар речи.

-Успокаиваюсь,- холодно ответил он.

-А не лучше шумы моря послушать, или классическую музыку?

-А не лучше тебе пасть заткнуть и чайник поставить?

Она обратила внимание, что стол накрыт на две персоны. Стоял бокал вина, но бутылки не было. Тарелки забыли о чистоте давным-давно. Она потянулась к тарелке, но сокрушительный мат пресек ее попытки.

-Я, кажется, сказал чайник поставить, а не лапать мою посуду!

-Но… я … просто…

-Заткнись и согрей себе чаю!

Маша была шокирована происходящим. Ей хотелось убежать из этого темного страшного дома, от этого психопата, но чувство долга не давало сделать этого. Кроме того, во всем этом ужасе было что-то иное, что-то глубокое. Она чувствовала, что человек, пугавший ее, совсем не был плохим. Плохой бы не стал думать о том, что она замерзла. Свист чайника прервал ее мысли.

-Вам налить?- спросила она,- я принесла тортик и пироженки. Хотите?

-Нет.

-Почему? Мне что, придется пить чай в одиночестве?

-Можешь не пить, я не заставляю.

Она вздохнула.

-Я с радостью попью у вас чаю, а потом приведем ваш дом в порядок.

-Он в порядке

Она окинула взглядом грязные стены, жуткий непонятного цвета пол, похожий на ковер из остатков различной еды, склеившихся от сладкого чая, паутину на потолке.

-Странные у вас представления о порядке…

-Меня устраивают.

-У вас же крысы завестись могут!

-Они – мои лучшие друзья. Я даже даю им имена.

Девушка поморщилась. А ведь если верить интернету, ее подопечный некогда был культурным деятелем. Что же с ним случилось? Взяв телефон, она указала в поисковике его данные. С найденных фото взирал молодой парень с лучистым взглядом, в приличной одежде. Глянув на своего собеседника, и снова на фото она нашла мало чего общего. Что же могло произойти? Что за загадку таит этот мрачный человек в своем мрачном доме?

Допив чай, она предложила ему чем-нибудь помочь, намекнула на горячую ванну.

-Не надо мне,- коротко и жестко ответил он.

-Давайте тогда начнем наводить чистоту в доме?

-Нет.

-Но почему?

Он тяжело вздохнул и ничего не ответил.

-Я могла бы хотя бы приготовить вам покушать. На вас же смотреть страшно! Скулы обтянутые тонкой серой кожей, зияющий провал рта… нельзя же так!

-Значит можно. У меня же получается.

-Вы по виду вообще покойник!

-В кои-то веки внешность не обманывает…

Глава 3 Лед тает

В ту ночь он так и не дал ей ничего сделать, хотя позволил остаться, а сам заперся в дальней комнате.  За закрытой дверью ей виделся мерцающий свет, слышался треск свечей… что он там делает? Крысы, паутина… черные заклинания что ли читает? Его образ и впрямь был инфернальным.

Послушав тяжелые вздохи за дверью, она ушла в отведенную ей комнату и уснула. Наутро позвонила на работу. Стервоза была поражена тем, что клиент вообще впустил её. Дала пару рекомендаций и отключилась. Маша приготовила завтрак, но не стала убирать со стола старые тарелки. Почему-то ее подопечному было важно, чтобы они стояли на своих местах и она была не в праве убрать их. Выйдя, он закурил и холодно спросил.

-Выспалась?

-У вас очень душно…

-Я этого не чувствую.

-Позвольте попросить вас об одной услуге?

-Что еще?

-Видите ли, если я не приведу ваш дом в порядок… меня могут уволить.

-А ты напиши, что он в порядке!

-Но врать нехорошо…

-А что в этой сраной жизни вообще хорошо?- горько усмехнулся он.

-Кроме того, могут прислать проверку.

-А я их не пущу.

-Тогда меня точно уволят! Ну, давайте хоть коридор помоем? Ну, пожалуйста?

Вздохнув, он дал разрешение и целый день она намывала пол. Оказалось, что он покрыт разноцветными плитками, а вовсе не серый… С потолка исчезла почти вся паутина…

-Неплохо,- прокомментировал он.

-Хотите, чтобы в комнатах стало так же?

Он задумался.

-В дальнюю заходить не смей!

Сам он скрылся в обозначенной комнате и вновь щелкнул замок. Маша была рада, что ее подопечный хоть что-то ей позволил. Она старалась навести идеальную чистоту, чтобы не оборвать этой тонкой ниточки доверия, которую он протянул ей. Душа человека очень чувствительна.

Она вынесла мусор и сходила в магазин. Полупустой холодильник наполнился свежими продуктами, а он сам сдвинул в сторону посуду, которую не давал мыть. Что же это за посуда? – гадала Маша,- почему он такой странный? И что скрывается в той комнате? Любопытство распирало её, но доверие всегда ценнее знания.

Снова вечер. Снова щелчок замка, снова огни из-за закрытой двери. Так прошла неделя. Начальница хоть и была стервой, не требовала ее появления в офисе, засчитывая рабочие дни со сверхурочными. Уже неделю Маша жила у него и он все реже пытался ее выставить.

Глава 4 Святилище

Спустя неделю Маша предприняла попытку узнать, что же в той комнате, но он ответил грубо. Как в первую ночь: «Не твое дело» — это если передавать суть и опускать эпитеты.

-Просто весь дом сияет чистотой, а там…

-А туда ходу никому нет, кроме меня…

-А что там?

-Святилище… мое святилище….

-Ваше? Вы… божество?- не поняла девушка.

-Я – служитель. И это просто образное название. Слишком сложно объяснить.

-А вы попробуйте….

Он тяжело вздохнул.

-Когда-то, когда я был молод – я горячо полюбил девушку…. Она одна такая. Но она выбрала того, кто был во всем лучше меня и тогда, в тот самый день, когда они венчались – во мне что-то оборвалось. Я понял, что больше не могу жить, жизнь просто перестала меня интересовать. Эти тарелки,- он кивнул в сторону немытых тарелок,- они остались с нашей последней совместной трапезы, а эту футболу она одевала тогда… в последнюю ночь, когда мы были вместе. Ей нравилось носить мои вещи.

Маша была шокирована.

-Но почему вы не пытались знакомиться с другими? Ведь  я читала о вас… столько перспектив, признание… а вы… вы словно исчезли из мира, умерли для него.

-Это он для меня умер, потерял значение. А другие… когда встречаешь последнюю любовь на склоне лет – другие перестают существовать в принципе. Я и не пытался. Хотя она и говорила, что была бы рада… но я не мог, это предательство.

-Но ведь она с другим!

-Сказал «люблю» — люби до смерти.

-Но ведь все могло бы быть по-другому!

-Если б не крест уродства и ранняя старость – может, и могло бы, но не сложилось.

-Да ведь это…

-… не главное и.т.д. я слышал эту чушь сотни, тысячи раз. Миллионы. Только это ничего не меняет.

-Но…. Вы же погубили все, что имели.

-Потому что все не имеет без нее смысла.

-Вы пытались говорить с ней? Когда вы последний раз виделись?

-6 лет назад.

-И? Вы говорили?

-А зачем обременять человека? Она не понимает, что другой быть не может, а любить насильно не заставишь. Им счастье – мне могила, все справедливо… все правильно. Все ровно так, как должно быть. Они счастливы, а я… я счастлив ловить по ночам призраки прошлого, ложиться на ту же кровать, на который лежала она, кутаться в ошметки простыни, которые помнят ее кожу…

-Вам нужно взять себя в руки! Вам нужно….

-В том-то и дело, что мне уже ничего не нужно. Спасибо, что были здесь, но оставьте меня одного танцевать с призраком мечты, с призраком моей жизни.

-Я не могу… я должна вас спасти!

-Это никому не под силу, даже ей,- горько усмехнулся он,- говорят, что любовь – это маленькая смерть. Нет, это большая жизнь и благодаря ей я был жив полгода.

-Но может она…

-Я не стану никого насиловать. Она выбрала лучшего.

-Но… ведь не в хорошести дело.

-Только в ней. И оставьте этот глупый спор, себе я все уже объяснил.

-Позвольте мне увидеть ваше святилище? Я обещаю, что тогда более не потревожу вас.

-Не переступайте порога.  Вы затопчете ее следы.

Девушка открыла дверь и остолбенела: посреди комнаты стоял старый стол, на котором лежала заколка — краб перед фотографией известной поэтессы… ее имя было на слуху, а плакаты о ее выступлениях украшали весь город. Но на этой фотографии она была еще совсем другой – непрофессиональное фото, без макияжа и прочей чуши, присущей звездам. Он знал ее. Войдя, он поцеловал стертый краешек фото, зажег несколько свечей и лег на старую постель. Он обнял воздух и стал проникновенно говорить о своих чувствах. Он говорил так, что Маше показалось, будто бы он и правда лежал на диване не один.

Эпилог

Маша не могла смотреть на это, ее сердце разрывалось. Она увидела истинную любовь, ужасную и прекрасную одновременно, она увидела человека, который отказался от себя ради другой и был счастлив в этом отказе. Он перестал быть интересен именно потому, что отказался от себя,- подумалось ей,- но по-другому, он и не мог…

-Вы общаетесь с ней?

-Крайне редко. У нее нет времени. Я говорю ей, что все хорошо, чтобы не смутить и не опечалить ее.

-Но может… если бы она узнала…

-Достаточно одного страдальца. Она должна быть счастливой, тогда и я хоть немного счастлив.

Любовь инвалида – страшное дело. Она не может перестать, она не может исчезнуть, но… она никому не может быть нужна. Таков мир жестокий и беспощадный.

13 долгих лет или письмо на Небо

Мама. Светлая память
Мама. Ирина Меркушева

Подумать только, прошло 13 лет…. Уже 13, а кажется, будто еще вчера ты смеялась и шутила, делала мою любимую «Лентяйку» с клюквой и сахаром, пела старые песни и шутливо просила выключить диктофон. Помнишь, я хотел записать что-то на кассету? Я хотел, чтобы остался твой голос… жаль, что потом уже не было на это времени…

13 долгих лет я трудился во имя твоей памяти. Конечно, это были Божьи дела, но ведь справедливо сказано в фильме «Ворон» — «Мать – это имя Бога на устах и в сердцах всех детей мира». Мам, я закончил в этом году свой четырехтомник, я посвятил его тебе, тебе и Иванычу, а его концовка – это некое предощущение сбывшейся мечты. «Вечный странник» — только сейчас я до конца понимаю значение выбранных для названия слов.

С тех пор, как ты умерла – этот дом перестал быть моим. Дом — это место, где есть самая святая и сильная любовь – любовь матери и ребенка, с момента твоей смерти я странствую. Странствую, чтобы найти тебя, чтобы снова обрести дом и теплоту. Ты знаешь, всю свою жизнь – этот затянувшийся театр абсурда — я мечтал, что исполнятся твои слова, о том, что какой-нибудь девушке будет неважно мое состояние, она полюбит, родим детишек… увы, этого не случилось, жизнь не сказка, а я далеко не заколдованный принц. Мне очень хотелось той самой великой любви, как в Ведьмаке: «Любовь, сокрушающая проклятье оборотня», но в наше время вряд ли кто-то будет возиться со злыми чарами – слишком хлопотно. Но это желание, жажда теплого очага, уюта не исчезла… я – странник на дорогах жизни, со сбитыми ногами и истлевшим плащом, я – вечный странник и потому могу найти дом лишь в вечности. Иными словами, я так мечтал создать семью, что совсем не подумал, что у меня уже есть семья, у меня есть ты, дедушка, бабушка… и чтобы моя мечта исполнилась, мне нужно просто дождаться конца.

Я вижу свет, он давит на глаза
И веки я послушно опускаю,
Я слышу неземные голоса,
Они зовут меня вернуться в стаю…

Сергей Маврин

Я устал и вымотан до предела. За этот год меня предал человек, которого я считал близким другом, мне отказала в любви дочь священника. Даже она, представляешь? Мы слишком идеализировали мир. Помнишь, как ты говорила, что однажды меня полюбят, несмотря на мое состояние? Не срослось… время не то, да и люди.

Мам, я сделал в твою память все, что мог… честно. Я не представляю, что еще я могу сделать, особенно учитывая эту немыслимую внутреннюю усталость. Знаешь, на днях говорил с подругой, она сказала, что у меня страшное состояние – лучше б злился и негодовал, а мне в действительности стало все равно, я слишком устал…

Знаешь, на меня часто косо смотрят за то, что я постоянно говорю о смерти в положительном ключе. Они, видимо, приравнивают меня к тем идиотам, что вешаются из-за одной неразделенной любви или из-за не той марки машины. Нет. Для меня все глубже. Смерть – это единственный способ снова быть с тобой, та плоскость бытия, тот излом реальности, в котором мы снова будем вместе, где снова будет пахнуть твоими пирогами (ты ведь испечешь мне «Лентяйку»?), где снова будет царить твоя теплота, прикосновения самых нежных в мире рук…. И я снова буду дома.