Поэт Александр Меркушев

Сказка о Щенке, который не утонул

Вместо предисловия

Невинный, честно близорукий,
Читатель благонравных книг,
Брось этот горестный дневник
Греха, раскаянья и муки…

Ш.Бодлер

            Мне неведомо, каким образом вам в руки попала эта книга. Я даже не знаю, знакомы мы или нет. Возможно, вы, держащий в руках эту скромную брошюру,  самый близкий мне человек, а, быть может, мы никогда не встречались. Вы, может быть, услышали от нашего общего знакомого, что есть некий поэт-инвалид, а, возможно, случайно наткнулись на это небольшое произведение. Быть может, вы и враг мой… но это абсолютно неважно, важно лишь то, что сейчас в руках вы держите это творение, собираетесь отправиться в чудесное путешествие по вехам моих лет. Возможно, вас смутило то, что двадцатилетний юноша говорит так, будто бы прожил долгую жизнь, но не делайте поспешных выводов, помните, что «возраст – это состояние души». И, хлебнув горячего кофе, оставьте все и отправьтесь в путешествие по жизни…. Некоторые вещи могут показаться вам немыслимыми, однако, будьте уверены, что автор ничуть не преувеличил, но отчасти даже преуменьшил бывшее с ним.

Рождение

Лишь в мир тоскующий
Верховных сил веленьем,
Явился вдруг поэт, не в силах слез унять….

Шарль Бодлер

Мне безумно трудно писать первые главы этого небольшого рассказа: сам я ничего не помню, лишь какие-то отрывки. Спрашивать у родственников почти бесполезно: они всегда противоречат друг другу: все со стороны отца утверждают, что он был беспредельно заботлив и любящь, а со стороны мамы говорили обратное. Я больше верю маминым родственникам, потому что их рассказы больше стыкуется с тем, что запомнил я.

Третьего апреля 1988 года в Ленинграде у одной милой скромной женщины начались схватки, и ее отец, высокий гордый татарин, усадив дочь в «Москвич», повез в ближайшую больницу. Врачи были молодые, только-только окончили институт. «Первый блин всегда комом», вот и я был для них «первым». Потом они, конечно, отговорились, мол, мамочка уже рожала и носилась по родильной… (думаю, женщины поймут, что со схватками бегать, мягко скажем, непросто)… Мама говорила, что когда меня вытаскивали,  сломали левую ключицу. Не знаю, так ли это, но очень похоже: левая рука у меня больше для вида, чтобы опереться о стену при ходьбе. Да и при перемене погоды ключица левая болит. Сразу после рождения я трижды умирал, в  «Скорой» меня отправили в детскую реанимацию…

Он там уже все видел, он там уже бывал,
В тот день, когда однажды умирал.
Ну, а когда вернулся, то все мне рассказал,
А потом меня с собою звал

Черный обелиск «Дым»

Этот мир словно бы не хотел принимать меня. По дороге в детскую больницу я пережил три клинических смерти, но трижды вернулся оттуда, откуда возвращаться не принято. Все были рады моему рождению, все, кроме одного, ему тогда уже не нужен был сын-инвалид…

Дедушка и другие родственники несли неусыпную вахту, возле палаты, где был я. Врачи были уверены, что я не проживу и суток, но на следующий день  доктор обрадовал родственников:

-Я уж думал — труп лежит, но ЭТОТ жить будет долго!

Мама рассказывала, что не могла смотреть на меня, даже из головы торчала капельница. Не знаю, сколько я провел там, но в этот раз смерть миновала…

В два года я потерял бабушку, и, к сожалению, единственное, что осталось мне — это старые фотографии, да ветхая пленка, записанная дедушкой, где мне два года. Судя по пленке, бабушка очень любила меня. Помню лишь, как меня маленького она подносила к иконке Спасителя, да руки учила мыть тщательно, как хирурги перед операцией. Как жаль, что память человеческая коротка, но когда-нибудь я ведь познакомлюсь с ней, с моей бабушкой:

Там все живы, кто любил меня,
Где восход, как праздник бесконечной жизни,
Там нет счета рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть домой…

Ария «Закат»

Деревня

Следующая вспышка памяти забрасывает меня в Понево, небольшую деревню, к родственникам бабушки. Поехали мы туда с отцом и дедом. Не помню, почему мама осталась в городе. Помню большой огород, богатый сочными плодами, добродушное лицо бабы Сани, которая вечно прятала от деда Павла бражку: он спрячет, а она, хитрая, найдет и перепрячет. Он на следующий день ходит чернее тучи, выражается только «диалектически» да огород перекапывает. А баба Саня злорадствует:

-Павле, потерял что-то?, а потом смеется и нам тихо:

-Хоть в огороде порядок будет.

Помню дядю Колю, бабушкиного брата, после войны он стал заикаться, человеком был кротким и молчаливым. С дедом моим всегда общий язык находили, сядут на бревнышко: и полился дымок папиросный. Жарко, с дедом к пруду ходили, но пруд грязный, даже влезать не хотелось, просто ходили на воду посмотреть. Отец присоединялся к перекурам и однажды им с дедом в голову пришла «замечательная идея» — побрить меня наголо. Сказано – сделано, я поначалу возникал, но потом оценил: когда вниз головой висишь – кепка не падает.  Мать, когда приехала, увидела – думал обоих убьет, орала жутко. А эти двое переглядываются да плечами пожимают, мол, чего ей не нравится? Потом, помню, баню строили всей оравой. Ходил уже тогда плохо, но Дед и мне занятие придумал: рубанок дал, и пол равнять усадил… Сказочное время… в огороде весь горох ободрал: на дух его не переносил, но стручки открывать нравилось очень, а плоды – вещь ненужная, я их там, у грядок и оставлял, Баба Саня, наверное, радовалась… 

Диагноз

Меченый Злом! Мёртвым огнём
Лоб твой горит, ты не скроешь клейма
Меченый Злом! В сердце пустом
Спрятался страх, тени сводят с ума

Тучи крестом, ветер как стон…
Сила моя не растрачена мной
Шёпот, как гром, Меченый Злом!
Слышишь меня? Я иду за тобой!

Ария «Меченый злом»

С самых первых дней моей жизни было ясно, что что-то не так, что появившийся мальчишка «другой», «особенный». Первые годы врачи утверждали, что все нормально, я ходил, но стопы заворачивались вовнутрь, на языке медиков, это, кажется, называется «супинацией стопы». В один прекрасный день мы пришли к невропатологу, и старая история: удивленные глаза и вопли: «Где ж вы раньше были? У него ДЦП», тогда я не понимал, что эти три буквы, сродни трем мистическим цифрам станут моим клеймом на всю жизнь.  Бешенное количество сил, времени и денег было потрачено на различных массажистов, мы изъездили весь город и пригороды. Помню Малика Садыковича, здоровенного мужика, который неповторимо улыбался, и ставил маме нашатырь, чтобы та не теряла сознания, видя, как сына завязывают морским узлом. Потом был Даулет – не могу сказать о его происхождении, но человек был хороший, прекрасный массажист, которому многое удалось со мной сделать, многое поправить,  он стал первым учителем мамы, передавал ей свои знания массажиста и остеопата.   Но ни один массаж не мог исправит кривизны рук врачей, принимавших роды у матери. И тогда было принято решение срубить голову гидре моей болезни, правда, вместо меча Кладенца был выбран хирургический скальпель…

Операция

Меняются лица на морды и рыла,
Руки — на лапы с когтями, копыта и крылья.
И что получишь ты, затеяв спор с природой?
Будь осторожен, охотник! Держись границ угодий.

Каста «Горячее время»

На горе тогда нашелся «чудесный доктор», который обещал, что после его операции ДЦП исчезнет бесследно. Имя этого человека я не смогу забыть до смертного одра. Звали его Валерий Борисович Ульзибат. Он разработал революционную методику, поражающую своим идиотизмом, эх, мне бы теперешние мозги в то время… Суть в том, что все проблемы из-за спастики, нужно просто рассечь спазмированные мышцы, и все станет хорошо… он только не учел, что на мышцах потом рубцы образуются, от которых уже практически невозможно избавиться.

Мы, наслушавшись «умных людей», отправились в его частную клинику, в Тулу. В тот же вечер меня прооперировали, последнее, что помню перед операцией укол… даже тот всадили неудачно… Меня не оставили в больнице, а в первый же день отправили домой. Первое, что я помню после операции: темно, я на дедушкиной кровати, пытаюсь пошевелиться… дикая боль и сознание вновь оставило меня… 

Ты брошен вниз силой судьбы,
Ты унижен и раздавлен,
Время забыть то, кем ты был,
Но помнить, кем ты стал…

Брошен на дно, где все равно,
За что тебя любила слава.
Подлость огнем ставит клеймо,
Душа твоя пуста…

Кипелов «Путь Наверх»

Боль

Боль, только боль
До конца честна со мной
И она бывает сладкой, но все чаще злой

Ария «Пытка тишиной»

Я уже сказал, что сразу после того, как первый раз очнулся, вновь потерял сознание, от пронзившей все мое тело боли. Мне казалось, что это лишь дурной сон, однако на утро дьявольский мираж не рассеялся, но лишь стал отчетливее. Когда очнулся, попробовал шевельнуть рукой, и в глазах вновь начало темнеть, тогда я еще был слаб, и не смог сдержать воплей и слез, стыдно, не спорю…

Ни то, что встать, сесть для меня будет немыслимым в ближайшие несколько месяцев.  Проблема была еще и в том, что из-за своего заболевания я не могу лежать неподвижно, а каждое движение было болезненным, особенно первые несколько недель. Первые дни я постоянно орал и плакал, затихал лишь, когда меня покидало сознание. Проблемы были во всем: из плохо-ходящего, я превратился в лежачего, к которому нельзя было прикасаться. Любое прикосновение заканчивалось истерикой, возможно, этим я довел своих родственников до могилы…

С детства я был весьма чистоплотным, но теперь мытье стало изощренной пыткой, мокрое полотенце казалось тогда страшным орудием, когда в раны попадала вода, они болели еще сильнее, даже без касания…

Примерно через неделю я перестал реагировать на прикосновения, нет, боль не стала меньше, я к ней привык. Просто не мыслил себя без нее. Спустя несколько месяцев все зажило, но вместо обещанного исцеления, я стал еще хуже: не мог даже встать, только ползал, и то еле-еле. Мама в бешенстве позвонила Ульзибату, рассказала о кошмаре, который все мы пережили, ладно я, но родственникам-то какого было?

Он коротко сказал: «Привозите». И мы вновь поехали в Тулу… Осмотрев меня, он сказал, что это нормальное явление, и необходима срочная операция, иначе ничего нельзя будет исправить. Ад повторялся, правда, теперь к нему добавился отец, который по пьяни очень любил схватить меня за изрезанные места…

Помню, когда боль второй раз начала утихать, мама-героиня, в коляске спускала меня с пятого этажа на себе, чтобы я мог погулять. Дети ненавидели меня, стадный инстинкт призывал поиздеваться над чужаком, меня били, сыпали песок в глаза, гоготали, а я не мог ничего сделать… любое движение или прикосновение – боль…

 После второй операции, даже ползать было трудно, добродушный доктор предложил третью операцию бесплатно, но на сей раз мама, достаточно точно указала адрес, куда бы ему следовало пойти еще с самого начала…

Восстание тела

Когда идет дождь — дороги мокнут,
Но стоит прохожий, дождем не тронут.
Это похоже на то, как щенков топят,
И нашелся такой, который не тонет.

Проклявший все законы, но не порабощенный,
Дух не сломленный, на весь мир озлобленный.
Глаза крови полные, сердце в ярости,
Готово отрекаться от земных радостей.

Лицо горит от страшной вести, нервы ноют…
…Собрана воля в кулак, оружие подобрано,
Обнаженная ненависть — вот она…                                                                              

Каста «Горячее время»
Сергей Львович Баринов. поэт Александр Меркушев

После издевательств горе-хирурга, я едва мог ползать. Посмотрев на меня, невропатолог сказал, что ходить я уже не буду никогда… они не знали, о ком говорят. Когда связку со слепыми щенками бросают в реку, среди смирившихся, порой, находится один, который в диком возмущении от несправедливости жестокого мира, в жуткой ярости продирает мешок и выплывает наверх, туда, к солнцу. Непослушными лапами он гребет к берегу, нет, он никогда не сможет научиться жить, ведь с первого мига привык выживать. Я пытался подняться, падал, разбивался… мама тоже была не согласна с вынесенным приговором, и она стала искать врача, который мог бы сделать хоть что-нибудь. Так у меня появился близкий друг Сергей Львович Баринов — прекрасный врач с золотыми руками, и огненным сердцем. Он – врач скорой помощи, но при этом знает множество методик массажа и гимнастик. Посмотрев, что со мной сделали, он дал нам с мамой искорку надежды – взялся за меня, а значит, не все было потерянно.  Думаю, бесполезно описывать, что такое вправлять суставы и массировать рубцы на мышцах, кто не испытал – все равно не поймет… Это был настоящий врач, он мог часами сидеть, пощипывая золотистую бороду и думать, что можно сделать, и ведь придумывал. Думаю, если бы в том возрасте я слушался его и не ленился сейчас ходил бы нормально, но как объяснить шестилетнему ребенку, что гимнастика, утомляющая, болезненная, необходима ему, как воздух…

            Отец все больше пил, часто избивал нас с мамой, даже летом мне приходилось носить кофту с высоким воротом, чтобы скрыть следы укусов, порой он хотел перегрызть мне глотку, в самом прямом смысле этого слова. Если в восемь вечера его не было дома, мы с мамой уже знали, что предстоит бессонная ночь, я вновь буду летать от стены к стене, быть может, даже лишусь нескольких зубов…

На утро он трезвел и ничего не помнил, а мама уже тогда была тяжело больна…

Один раз его забрали… Как только появлялись деньги — он уходил, когда кончались – приходил и плакал, мама жалела и пускала, но всему приходит конец… однажды он ушел, и больше не возвращался, не знаю почему, но порой мне даже не хватало его, кровь родная — сильная вещь…

Возможно, вы, дорогой читатель, спросили себя: а где же был дедушка? Он был дома, но предпочитал не вмешиваться, разойдутся так сами. Я понимаю его, влез бы, а потом выслушивал бы от дочери, что сломал семью…

Дедушка безумно любил меня, помню, как катался на его исполинской ноге, своего рода личный транспорт. Приходил уставший с работы, но стоило одеть тапки – все, я плюхался на тапок, и бескомпромиссно заявлял: «Катай!», и дед наматывал круги по квартире… Когда нога уставала, он пересаживал меня на шею, правда, это было всего дважды: ухватившись за нижнюю челюсть, я решил подпрыгнуть на своем «боевом коне», раздался странный щелчок.. и дед прокричал матери: «Ирина, твой сынок мне шею чуть не сломал!», а я был довольный…

Дедушка. поэт Александр Меркушев

Вспоминается еще забавный случай, лет в шесть я очень любил сидеть в шкафу, наверное, уже тогда мне нравились тишина и уединения, а в тот день я еще зажигалку у деда позаимствовал, сейчас вспоминаю и поражаюсь, как же пожара не было? Чудом… В детстве любил качаться на качелях, а в тот день гулять не пошли и вдруг, в шкафу я нашел новые удивительные качели: взявшись руками за два отверстия, я поджал ноги и стал раскачиваться, так я  качался целый день… Вечером меня нашли в шкафу, а чудесные качели оказались жилеткой от дедушкиного костюма… стоит ли говорить, что стало с жилеткой…

Дед безумно любил творчество Владимира Семеновича Высоцкого, в послеоперационный период эта музыка спасала меня, в то время безумно нравилась «Баллада о борьбе». Мама включала Розенбаума, и я, положив голову на руки лежал у приемника, и плакал, мне было безумно жалко батьку казака:

Тихие слезы Тихому дону,
Долго не видеть матери сына,
Как не крепиться батьке седому,
Слезы тихонько сползут на щетину…

Александр Розенбаум

Дед мой был чудесным человеком, обиделся я на него один единственный раз в жизни: мне было лет семь, когда я очень сильно простудился, температура была под сорок, и мама решила сделать мне жаропонижающий, анальгин с демидролом. Вертлявым я был с раннего детства, и поймать меня порой представлялось почти невозможным. Тогда она попросила дедушку держать меня.  Тот согласился. Стоит уточнить, что уколы любые для меня и по сей день обходятся весьма болезненно: из-за заболевания я не могу лежать абсолютно спокойно и расслабиться, поэтому, когда меня колют, игла застревает из-за напряжения, а когда начинаю дергаться, она тоже дергается внутри мышцы и ранит ее – так мне объясняла мама. После каждого укола я хромаю около суток. 

Дедушка держал, а мама колола, все закончилось истерикой, и в довершении концерта по заявкам, я выдал деду: «Ты меня не любишь!», реакция деда была неожиданной для всех: он сам расплакался и ушел в свою комнату, а мама осталась в нерешительности: кого из нас двоих успокаивать?..   

Санатории

А в холодных бараках,
Цепь гремит на собаках,
Нас солдаты пинками выгоняют во двор…

Иван Кучин «Белый лебедь»

Вы, достопочтенный читатель, наверно недоумеваете, вроде бы написано «Санатории» а эпиграф про «зону». Не ищите в этой книге опечатки, вряд ли вы найдете ее. «Комарово» — при одном этом слове вспоминаются слова В.С. Высоцкого «Вот уж истинно, зона всем зонам!». Многие ужасы я умолчу, расскажу лишь некоторые моменты.

Само по себе место дивное, но любое, даже райское, место могут испоганить люди… Вспомнив лицо «нянечки», я сразу могу отметить ее страстную любовь ко всему, что содержало в себе хоть каплю алкоголя. Тогда я боялся ее: помнил выходки пьяного отца… Воспитатели тоже не радовали, таких к детям на пушечный выстрел подпускать нельзя, ведь для них понятие «рукоприкладство» ничем не отличалось от понятия «воспитание»…

Утро начиналось с общего построения и своеобразной переклички (Можно подумать, кто-то сбежал…), потом каждому выдавалась какая-то отрава в мензурке… Первая часть дня была заполнена проце… дурами. Массажи, электрофорез и прочая дрянь.  В довершении всего входила полная медсестра и по одному нас вызывали на уколы… для меня это было пыткой… но когда я, однажды попытался возразить…

Навалились гурьбой, стали руки вязать,
И в конце уже все позабавились:
Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот,
А какой-то танцор бил ногами в живот…

В.С.Высоцкий

Разумеется, все было не так страшно, просто скрутили, да рот заткнули, чтоб не вякал. Плохо помню, что мне кололи,  но становилось очень плохо, нога, будто отнималась, Пока хромал в палату, чтобы отлежаться, несколько раз падал, но всем было наплевать, они уже следующего строптивого укрощали… В моем понимании, детский врач, должен быть мягким, добрым и кротким, уметь успокоить ребенка, а тут…

Лежал, зализывал раны, как одинокий волк. Этот образ с детства был близок мне, благодаря «Охоте на волков» В.Высоцкого:

Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре за нами удача!
Волки мы – хороша наша волчья жизнь,
Вы – собаки, и смерть вам собачья!

В.Высоцкий «Охота на волков»

Через некоторое время очухивался и ковылял в группу, играли. Воспитатели были уверены, что мы рисуем непонятные абстракции, глупые линии, но мы, я и еще несколько инакомыслящих цветными карандашами вырисовывали планы побега… Потом прогулка, строем выходили и все должны были оставаться «в поле зрения воспитателей», ослушаешься – получишь.            Однажды мы нашли под забором небольшую ямку, и увидели в этом шанс, две недели раскапывали ее, пытались вылезти, ходили слухи, что кому-то даже удавалось сбежать, но я больше чем уверен, что это лишь слухи…

Родителям рассказывать что-то запрещалось, говорили, что убедят их в обратном, а нам житья потом не будет, никто не проверял…

Тихий час… в это время общались лишь шепотом, услышат – накажут. Самым страшным местом был изолятор, все даже чихнуть боялись – упрячут. Среди пацанов он в первую же неделю получил название «карцер». Я иммунитетом никогда не блистал, даже в то время простужался нередко.

И меня два красивых охранника
Из Сибири погнали в Сибирь…

В.С.Высоцкий

Из-за шаткого здоровья в карцер я попадал частенько. Местечко паршивое: небольшая комната с мерзко-синими стенами, две кровати у стен,  стул и небольшой детский стол у окна. Стены очень плотные, из группы ни звука не долетает, будешь загибаться вряд ли кто услышит… архитекторы…  Единственный способ общаться – небольшое окно в общей с группой стене,  время от времени залезали на соседнюю кровать, поставив на нее стул, стучали пальцами по стеклу, и кто-то из группы обращал внимание – так начинался жестовый диалог. Как ни странно никто из персонала ни разу не слышал этого стука, только свои. Выхода оттуда не было, медсестра приносила поесть. Тогда было очень тяжело, ведь в то время долгое уединение становилось пыткой.

Позже, спустя годы, я пойму, что в уединении есть своя прелесть. В Комарово я был несколько раз, ведь мама ничего не знала о том, что там происходит, в родительский день воспитателей как подменяли, они становились ласковы и добродушны, но уже в воскресенье все возвращалось на круги своя…

Отбой был в девять вечера, порой смотрели по ветхому телевизору «Спокойной ночи, малыши». Потом разгоняли по палатам, и шавка-нянечка тявкала, чтобы все умолкли, но мы общались шепотом…  Если эдакого «шептуна» ловили – выставляли босяком на холодный пол, это могло продолжаться несколько часов, пока не отпустят… сам я стоять не мог, а дух имел неукротимый, так меня сажали на стул, среди прочих провинившихся.

Самым паршивым было то, что после отбоя не выпускали в туалет, на всю жизнь запомнил, когда один не выдержал, на утро его отлупили мокрой простыней по лицу, разбив губы в кровь…

Последний раз я был там лет в одиннадцать, тогда был сущий ад… не мог терпеть, рассказал все маме. Вылетела психолог, и начала убеждать ее, что я все вру, но я шепнул ей: «Если ты меня сейчас здесь оставишь, я не доживу до следующей субботы…», резко собрались и уехали… Сказал я так, потому что один парень рассказывал, что он пожаловался, так ему на электрофорезе напряжение подняли… может и врал, кто его знает?  

Много еще воспоминаний того мрачного времени, но не стоит их обнародовать, я, возможно, итак сказал слишком много, но, уверяю вас, дорогой мой читатель, все написанное – чистая правда.  

Семилетие

Вот какая мне жизнь дана,
В ней всего получил сполна,
То в науках сперва дерзал,
То потом начинал, бросал…

То тянул, то рубил сплеча,
Не скопил золотых монет,
Годы, словно часы стучат,
На висках оставляют след…

протоиерей Сергий Киселев

Вспоминается мое семилетие, в то время я еще любил дни рождения, куча подарков, люди, которые меня любят и все радостные, улыбаются, пьют…  поздравляют меня, маму, дедушку.

В то время дедушки не было дома, а из гостей я помню только Сергея Львовича. Приехал отец, уже очень «хороший», подарил мне пижаму и какую-то импортную игрушку, а потом позвал меня в коридор, якобы там был еще какой-то сюрприз, когда пришли, он схватил меня за шею и несколько раз ударил головой об стену, потом подбежала мама и разняла нас, тогда я впервые сказал: «Уходи, больше видеть тебя не хочу, никогда-никогда!». Мама успокоила меня, а Сергей Львович еле сдерживал праведный гнев…

Не помню, где тогда был дедушка, быть может, уже в больнице, ведь потом отец доведет его до очередного инсульта, когда, напившись, явится ночью и скажет ему «Я тебя, старый козел, из окна сейчас выкину, оградки тебе не поставлю…»

Пара слов о школе

Уже прошло лет тридцать после школы,
И мир моих друзей давно не молод,
Не обошли нас беды стороной…
Но ночь темна, а день, как прежде, светел,

Растут у нас и вырастают дети,
Пусть наша осень станет им весной
Пусть наша осень станет им весной…

Александр Розенбаум «Размышления на прогулке»

Если бы я решил описать здесь всю школьную жизнь, то могла бы получится отдельная книга, двенадцать лет все-таки… поэтому остановлюсь лишь на некоторых, особо интересных моментах. Возможно, в следующих главах я вернусь к этой теме.

В первый класс я пошел в 1995 году. В первый же  день подрался со Стасиком и Ромкой – людьми, которые позже станут моими друзьями на всю жизнь… Тогда же познакомился с Владимиром Ивановичем Глушко – самым близким и дорогим моим другом, общение с которым не прерывается и по сей день. В тот раз он замещал урок рисования в первом классе, поставил мне пятерку за тучку, которая действительно удалась на славу. Учился я в школе-центре «Динамика». Условия были ужасны: полуподвальное помещение, где всегда было мало света, узкие коридоры, не редко случались «пробки», особенно, когда везли колясочника. Зато был какой-то уют, все со всеми волей-неволей встречались, общались.

Уже в начальной школе меня невзлюбили, возможно, из-за отца, возможно, из-за своеволия, хотя, скорее всего и то, и другое сыграло свою роль. Уже в третьем классе засыпали по русскому. Начальная школа была достаточно скучна, лишь несколько забавных моментов, опишу один из них. В классе русского языка на стене висело кашпо с цветком, нас предупредили, чтоб дверьми не хлопали, я машинально поставил портфель справа, и, когда Стасик разругался со всеми и вышел, саданув дверью, цветок чудесным образом оказался в моей сумке…

В четвертом классе меня засыпали, у будущего поэта по русскому шли сплошные двойки, даже на второй год хотели оставить, но, условно перевели в пятый класс, где я попал в руки Владимира Ивановича, который в первой же четверти поставил мне «4». Уже тогда я чувствовал к нему теплоту, как к родному человеку.  Учителя, порой менялись. В общем-то и не было чего-то интересного до десятого класса, как-то серо проходила в то время жизнь. В шестом из «б» класса, я был переведен в «а», возникли проблемы: новый класс не принимал меня, случались драки, порой и другие вмешивались, били впятером на одного, а я терпел, иногда самому удавалось ответить, иногда нет… никогда не «стучал», сам со всем разбирался, потом за это уважать стали. Не буду описывать здесь кровавых подробностей, свара не может быть красивой.

Первый раз мой талант заметила Ирина Викторовна Киселева, женщина лет сорока – настоящий учитель литературы. Мы временами отклонялись от программы и читали Брэдбери, и другие необычные вещи, проработала она у нас всего год.

Много всего было, но до десятого класса ничего толком не вспоминается. Тогда мы готовились к первым экзаменам, психовали все. Насчет Русского языка, почти никто не волновался, а вот с математикой… но Господь послал нам прекрасного учителя Александру Вячеславовну Криштопину, к ее приходу мы вообще ничего не понимали, а ей как-то удавалось объяснять нам все эти «иксы», «игрики» и прочую дрянь. Экзамен сдали без особых проблем, и  в двенадцатом классе тоже…

Учителя – тоже люди, даже в таком заведении бывали ошибки, попадали не те, грубости, конфликты, клевета – все это было. Но, с вашего позволения, дорогой читатель, я оставлю их грязное белье при них, не потому что, боюсь чего-то, но потому что писать противно, обмолвлюсь лишь, что бедный директор школы для инвалидов имеет пятикомнатную квартиру и чудесную иномарку (не знаю, на чем она сейчас ездит…). С одноклассниками всегда было не просто: из-за моего дара многие не понимали меня, мои проблемы и терзания поэта казались им смешны и бестолковы, примерно также к их проблемам относился и я.

Школа порадовала меня еще тремя прекрасными людьми. Позвольте мне познакомить вас с ними:

Людмила Павловна Кондратьева

Людмила Павловна Крндратьева. поэт Александр Меркушев

Поэзия – ее стихия. Стихи я писал с семи, но главным критиком и первым слушателем была мама. Я никогда не афишировал свой дар. Но однажды, в школе, повстречал нужного человека. Общаясь, я узнал, что она занимается детской поэзией, и, после долгих сомнений, решил показать свои скромные творения ей. Такого понимания я не ожидал. Она не просто читала мои стихи, а, будто чувствовала все то, что чувствую я. Вскоре в сборнике «Планета поэтов» появились мои скромные творения. И, несмотря на то, что школу я закончил, общение наше продолжается, и стихи – дар Божий, по-прежнему нисходят на меня, недостойного. А Людмила Павловна помогает мне исправить появляющиеся недочеты. Она — верующий человек, и потому я могу разделить с ней радость Богообщения, полученного в храме.

Наталья Сергеевна Ильина

Наталья Сергеевна Ильина поэт Александр Меркушев

В институте, в который я собирался поступать, нужна была физика. А с наукой этой я не дружил, учителя у нас были…, три учителя сменилось…, физику не познал. В этом, последнем для меня, учебном году, в школу пришла новая учительница. Я, как всегда, бочком – бочком, сторонюсь я людей. В то время узнал, что мне физику сдавать, да еще и письменно. Повздыхал, покряхтел, делать нечего: сам не справлюсь. Я никогда не любил просить о помощи, жил по тюремному закону: «Не бойся! Не проси! Не верь!». Но она согласилась позаниматься со мной, неучем. И начались занятия. Но не только за это ценю я ее. После каждого урока мы общались, и она часто поражала меня своей мудростью и добротой. Прекрасный человек! Замечательный педагог! Никогда не думал, что, молясь о живых, я стану произносить новые имена, но я ошибался… Храни ее, Господь!

         

Анна Сергеевна Гунасекера

Анна Сергеевна поэт Александр Меркушев

Она пришла в школу в последнем году. А знакомиться с новым человеком — для меня равносильно восхождению на Голгофу. Ребята сразу потянулись к ней, но я никогда не шел со всеми. К молодым у меня своеобразное отношение, мне казалось, что меня способны понять лишь люди, прожившие большую жизнь. Ведь я и сам душой старик. Как писал Шарль Бодлер: «Я — сумрачный король страны всегда дождливой, бессильный юноша и старец прозорливый»

Наверное, так бы и остался я тенью, тающей во дни. Мы ходили на занятия вдвоем, но в тот день парня второго не было. Я его убить был готов. Ведь до этого спихивал все на него, изредка вставляя циничные комментарии. Но делать нечего, пошел на урок. По привычки сел подальше.

И снова на уме Шарль Бодлер:

В тот миг, когда толпа развратная идет
Вкушать раскаянье под плетью наслажденья,
Пускай, моя Печаль, рука твоя ведет
Меня в задумчивый приют уединенья,

Подальше от людей. С померкших облаков
Я вижу образы утраченных годов,
Всплывает над рекой богиня Сожаленья,
Отравленный Закат под аркою горит,

И темным саваном с Востока уж летит
Безгорестная Ночь, предвестница Забвенья.

Шарль Бодлер

Она удивилась и сказала, чтобы я сел за первый ряд. Я нерешительно пересел, потому что, к тем, кого не знаю, отношусь с опаской. На перемене мы разговорились, я рассказал, что увлекаюсь поэзией, прочитал несколько любимых стихов Бодлера, которые обычно многие ненавидят. К моему полнейшему удивлению я встретил понимание, способность разделить чужую печаль. Вскоре она стала первым читателем моей книги, и критику ее я легко воспринимал. Наверное, о таких людях говорилось в песне группы Легион: «Господь мне дал понять чужую душу».

Так еще один друг появился у меня.

Летом, со школой мы отправлялись в лагерь, дивное было время: «Серово», «Евпатория», «Анапа», куда только не заносила жизнь инвалидов и их учителей… костры, песни под гитару, прогулки – много дивных воспоминаний осталось с тех далеких пор. Никаких особенностей в отдыхе не было, поэтому не буду утомлять вас тем, что вам итак знакомо…

Но не только учителя делают школу, скажу пару слов и о детях. К несчастью, здесь ситуация совсем иная, личностей почти не было. Вспоминаются сидящие в коляске, целыми днями ноющие люди. У них нет цели, какого-то стремления, поиска возможности самореализации. Лишь нытье и мелочность. Я не преувеличиваю, для некоторых счастье — увидеть симпатичную учительницу. А были и такие, кто всячески старался вывалиться из коляски, чтобы обратить на себя внимание. Большинству присущ  холодный эгоизм: «Я даже пытаться делать ничего не буду, сейчас учитель подойдет и сделает за меня». Я мало могу сказать об учениках, так как старался отходить подальше, чтобы не слышать их разговоров. Мне были мерзки сплетни об учителях, распускаемые среди «детей». Они не могут устроить свою жизнь, не могут найти себя, и потому пытаются жить жизнью учителей, додумывая подробности, вымышляя события. Я не мог это слушать, ведь нередко сплетни эти носили сексуальный характер, многим педагогам была приписана ненормальная ориентация, и даже пара была найдена в той же самой школе. «Пустота гнезда вьет изнутри» АлисА «Антихрист». Некоторые учителя, помогавшие ученикам управиться в туалете, за глаза были обвинены в педофилии… Мне не хотелось бы описывать здесь всю грязь, что приходилось слышать. Я думал, о том, откуда могли взяться подобные мысли. Понятно, конечно, что ищешь в Интернете невинную программку, а находишь… такое, чего и представить не мог, но дело не в этом. Все корнями уходит в воспитание. Ведь это, в какой-то степени, вина родителей: они постоянно жалеют своих детей, все за них делают, и, потому, вырастают люди, которые не способны жить полноценно. Когда мама заставляла меня делать гимнастику, заниматься чем-то, она говорила такие слова: «Возможно, я кажусь тебе жестокой, безжалостной, но я жалею тебя, думаю, как ты дальше жить будешь. Вырастишь — поймешь». И, действительно, сейчас я понимаю, насколько она была права.

Мне вспомнилась «Баллада о борьбе»  В.Высоцкого

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если, руки сложа, наблюдал свысока.
А в борьбу не вступил с подлецом,  с палачом,
Значит, в жизни ты были ни при чем, ни при чем.

Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что по чем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал…

Владимир Высоцкий «Баллада о борьбе»

Вот здесь мы подходим к удивительному парадоксу: человек, испытавший много горя и боли смог себя найти, а люди, живущие беспечно, не могут реализовать себя. Необходимо жалеть детей, но жалеть тоже нужно правильно. Нельзя умолчать и о религиозной стороне вопроса: у верующих людей нравственность издревле была на высоком уровне. В наше безбожное время инвалиды лишены не только утешения Господня, но и нравственности, а от вседозволенности и безнаказанности человек деградирует… Хотя, бывает и другой печальный вариант: ребенка воспитали верующим, привили любовь к Богу, объяснили, что Он видит наши страдании. Но что происходит? Ребенок думает: «Я – страдаю, Бог меня любит, а значит могу делать, что хочу, ведь видя страдания, Он мне все простит».Нужно объяснить, что Бог нас, конечно, жалеет, но и спросит со всякого в меру его возможностей. На инвалидность скидки в грехах не будет.

Некоторые спросили бы: а зачем же тогда страдания? Действительно, страданием мы искупаем часть грехов, но это не значит, что мы не должны стремиться к совершенству, что можем бесконечно грешить. Ведь тогда мы просто отойдем от Бога, страдания и искупление не подразумевает безнаказанности. Хочется сказать и о саможалении. Мы страдаем, но должны помнить, что страдание посланные нам – милость Божья, потому не надо себя жалеть. Эта мысль была прекрасно сформулирована у Шарлем Бодлером:

Благословен Господь, дающий на страданья,
В пустыни зла – источник вод живых.
Как сталь в огне, в горниле испытанья,
Наш крепнет дух для радостей святых.

Я знаю, там, где Ты царишь, блистая,
Есть уголок и для моих скорбей,
И позовешь меня Ты в кущи Рая,
На праздник Сил, Престолов и Властей

Шарль Бодлер «Благословение»

Пожалуй, на этом я закончу повествование о школьных годах. Конечно, были и другие люди, события, но они не затронули моей души, потому речь в этом повествовании о них не пойдет.

Животные

Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь,
Но когти убери сначала.
Хочу в глазах твоих красивых потонуть —
В агатах с отблеском металла.

Как я люблю тебя ласкать, когда, ко мне
Пушистой привалясь щекою,
Ты, электрический зверек мой, в тишине
Мурлычешь под моей рукою.

Шарль Бодлер «Кошки»
Кот Вовка. поэт. Александр Меркушев

Думаю, каждый ребенок в детстве мечтает иметь молчаливого друга, который способен выслушать не осуждая, не отговаривая, не насмехаясь. И вы, достопочтенный читатель, наверняка вспомнили себя в те года, когда рост ваш едва ли превышал высоту кухонного стола. Вижу, как детская ручонка настырно дергает материнский халат или отцовскую брючину, а высокий голос без умолку вторит: «Купи мне собаку!».

Когда-то и я мечтал о верном псе, который мог бы защитить меня от злых людей, и пушистой мордой вытереть детские слезы, или даже зализать раны, которые порой покрывали мое тело.  Но с собакой необходимо гулять, а в моем положении это не так просто. К тому же, из-за своей болезни я не могу переносить громких звуков сзади, даже сейчас вздрагиваю всякий раз, когда меня кто-то окликнет. Да и запросы были барские: меня не устраивала такса или пекинес, в моем представлении собака должна быть настоящим зверем! Минимум дворняга, а лучше немецкая или кавказская овчарка! Мама смеялась: «Кто кого выгуливать будет?». А я, почти не общаясь с людьми, слыша от них много гадостей, нуждался в теплом и нежном друге, заботливом и ласковом, которого бы не смущало мое уродство.

Люди нередко задевали меня. Уже в то время меня посещала мысль: «Кто я, если не человек?»… намного позже в одной из игрушек, привезенных дядей, я услышу слово, которое приму как определение себе – «нелюдь»… много оскорбляли, унижали, бывало, били из-за уродства моего.

Мне нужна была теплота, и Господь послал мне ее в виде двух чудесных кошек. 

У кошки моего друга родились котята, и мы, втайне от моей мамы, договорились, что они привезут мне это чудесное создание, они и привезли… надо ли говорить, что мама была безумно рада? Но делать нечего – оставили… Назвали Ксюшей, это чудо от страха спряталось под стол и не вылезало оттуда, выманили игрушкой. Дедушка в то время был в больнице, а когда приехал, возникать было поздно. Отношения с ксюхой у нас не ладились, я- глупец вдарил ей как-то, под горячую руку попала, и пошла война у нас, она мне гадила, я ее лупил… а мама убирала… детская глупость и жестокость, жаль, что ничего не изменишь… несмотря ни на что я любил ее, плакал и не спал ночами, когда она падала из окна (прыгала за птичкой, дуреха…), падала три раза, приходила вся разбитая, ободранная, грязная, нам с мамой было больно на это смотреть. В конце пришлось отдать ее в рыбный магазин – совсем у нее крышу снесло: любовь круглый год, так сказать,  гадила, уже не стесняясь нас. Не задолго до того, как мы отдали ее, в семье появился еще один чудесный зверек, котенок с белым брюшком, полосатыми поручами на лапках, полосатой спинкой и головой, возле розового носика, также проглядывалась полосатая шерсть, хотя вся мордочка была белой. Он вкатился ночью. Было ему едва ли больше месяца. Заползя на мамин тапок, он тотчас пометил свою хозяйку, она приласкала и он заорал еще громче  Мама посмотрела в зеленые глаза, взяла на руки и проговорила: «Ты такой страшный, что если я тебя не пожалею, никто ж не возьмет». Так и остался у нас Вовчик… с ним мы жили душа в душу, порой тоже огребал, но не мстил. Этот не гадил, но вор был первоклассный… он чувствовал меня, а я его. Когда знакомый спал в кресле, Вовка забрался по штанине, потом по футболке и стал в его усах блох искать, тот проснулся рявкнул, а Вовка похлопал его лапкой по щеке, развернулся и с гордо поднятым хвостом удалился, заметьте, это чистейшая правда… Спал у мамы, но иногда и ко мне приходил. Ксюха его не любила, гоняла, а мы защищали. Когда умерла мама, он плакал, не просто орал, а именно плакал – слезы текли…

Когда мне становилось очень больно, и посещали мысли о самоубийстве, он тотчас оказывался рядом, отогревал меня, ободрял, выслушивал… он понимал слова, можете считать меня сумасшедшим, но это было именно так… как-то мама в его адрес выдала: «О, сын пустынного шакала, гордость шайтана и печаль Аллаха!» — он обиделся… с укором глянул и уставился в пол. Несколько раз он падал с этого проклятого окна кухни, но всегда сам находил дорогу домой.

Он очень хорошо умел разбираться в людях, если пришел добрый человек – Вовка к нему всей душой, если нет – прятался. Помню, когда впервые пришел отец Константин, кота оттаскивать пришлось, батюшка ведь в рясе был…

Вовчик умер 23 апреля 2008 года, выпав из окна кухни не первый раз (окно проклятое какое-то, вечно с него животные падали), он разбился насмерть… удивительно то, что в этот день он не отходил от меня, а маленькому племяннику подал лапу, как собака, прощался со всеми…

Я- очень грешный человек, но животных люблю намного больше, чем людей, ведь даже Ксюха не гадила мне так, как люди…

Боль первой утраты

Каждому свои пути,
Каждому свой час,
Смерть ровняет по себе нас…

АлисА «Смерть»
Дедушка. поэт Александр Меркушев

Думаю, читая первые главы, вы уже поняли, каким прекрасным человеком был мой дед. Но, к сожалению, смерти наплевать, каков человек. Макс Фрай писал: «Нет ни добра, ни зла. Нет ни хороших, ни плохих. Есть лишь живые и мертвые»

Дедушка тяжело болел, перенес несколько ишемических инсультов. Неоднократно лежал в больнице. Но силы духа ему было не занимать. В одной палате с ним лежал больной, который страдал чем-то намного менее страшным.  Тот больной постоянно хандрил и ныл, а дед не сдавался. Каждое утро начинал с зарядки и крепкой папиросы. Тетя рассказывала как после операции (язвы желудка) не успел в себя придти, подскочил и в одном больничном халате, с капельницей в руке помчался. Она растерянно: «Куда?», он: «Курить», тетушка настаивала, чтоб хоть оделся, он только рукой махнул. Человек был огромного юмора и душевной теплоты. Помню, когда болезнь его подкосила, и он временами терял зрение – слепой батареи красил. Вот сила духа… бывали и упадки, однажды он пытался повеситься, до сих пор помню: мы с мамой с прогулки пришли, а в коридоре ноги качаются – жуткое зрелище. Порой он впадал в беспамятство, бродил по квартире, натыкался на предметы, падал, злился… не мог понять, что он дома, начинал стучать кулаком в стену, толкать ее и только повторял: «Домой! Домой!» Если кто-то посмел бы сказать, что дед был слабым – я бы плюнул в лицо этому человеку, ведь даже при таком жутком состоянии он сохранял достоинство настолько, насколько это было возможно. У него периодически выпадали чувства, временами слеп. Впадая в забвение, он не терял сознания, но будто жил в каком-то своем, одному ему известном мире. Помню, он лежал и молился по-татарски, а и выразительных глаз текли огромные слезы… он любил нас, и даже в этих молитвах звучали наши имена. Однажды, в один из летних дней он пришел в себя, я в то время был в санатории. А мама рассказывала: просыпаюсь, дымом пахнет, понять ничего не могу. Выхожу в прихожею, а с кухни голос ласковый: «Ну, привет, Иришка…» — дед очнулся. Целый день он был абсолютно здоров, они провели этот день в объятиях, поцелуях и семейной теплоте. Мама думала, что болезнь отступила, бежала с поражением, не по зубам ей такой пришелся! Но в тот вечер дед уснул нормальным человеком, а на следующее утро стало ясно, что чуда не произошло…

Тогда мама проходила курс химиотерапии, и ей стало очень сложно ухаживать за дедом. Прабабушка взяла его на время, там он и умер одним июльским днем 1997 года… ему было 57 лет.

В то время я был в санатории, шел тихий час, и помню, как в струе света увидел дедушку, здорового, в летней рубашке, он улыбался, казалось, был безумно счастлив, посмотрев на меня, проговорил: «Сашенька, мне уйти надо, но ты не расстраивайся, мы обязательно потом встретимся», и исчез. Тогда я, конечно, сразу понял, что любимый дедушка умер.

Являлся он и маме. Как-то она плакала о нем, стояла в обнимку с его пиджаком, и вдруг точно почувствовала переносицей его ключицу: дед был высоким и худощавым…

Ушел еще один человек, который безумно любил меня, но я помню его последние слова: «Ты не расстраивайся, мы обязательно потом встретимся»…

У мамы была Не-ходжкинская лимфома. Преодолевая болезнь, она ухаживала за нами. Помогала детям: в свое время, мама научилась делать массаж, чтобы помочь мне. А потом находились люди, чьим детям необходим был массаж, многих она поставила на ноги, работала за смехотворные деньги. Для нее важнее было помочь. Делала по три массажа за день, мотаясь по всему городу. После ее смерти несколько человек звонили, и просили позвать ее, чтобы она своими золотыми руками вновь вытащила кого-то с самого дна.

Первый стих

Кудрявый мальчик вдруг склонится над листком
От рифмы, от нечаянной, хмелея.
А небо смотрит с грустью и тоской,
На памятник у Русского музея…

Александр Розенбаум «Петербургская осень»

Впервые муза посетила меня лет в девять. Отец уже не жил с нами, но временами отвозил меня в школу на машине. Тогда я впервые познакомился с творчеством Ивана Кучина и вдохновился впервые, правда, вопреки эпиграфу стихи были не о листке, а о черном вороне. Стихи тех лет я не хранил, ведь Поэзией это назвать было нельзя: были чувства, эмоции, но не было глубины, да и стилистика хромала на все четыре…

Стихи тех лет глупы: бабочки, девочки… любовь… а настоящий стих должен иметь глубину, быть откровением, сиять, как маленькое солнце. Это должен быть взрыв, удар грома, ослепляющий блеск молнии, как у Высоцкого, Розенбаума, Бодлера…

Потом некоторое время не писал. Как-то раз копался в дедушкиных инструментах, тогда в голове закрутились строчки, я словно выпал из этого мира, подранком бросился к компьютеру и стал возникать первый стих, с тех пор поэзия стала частью моей жизни. Сложно объяснить, как это происходит: Включаешь компьютер, открываешь Word и пишешь… А вдохновение?

Отвечу на это прекрасными стихами А.Розенбаума.

Как рождается песня… Сначала спускается ангел.
Проверяет, закрыта ли дверь, есть ли кофе в достатке,
Выгоняет гостей, убирает подальше стаканы,
Достаёт сигареты и ручку кладёт на тетрадку.

Я ему не мешаю, он очень талантливый малый,
Подрастёт — горе нимфам, живущим в беспечности юной.
Прикасаясь к плечу, мановеньем снимает усталость
И неведомо, как оживляет умершие струны.

Напевает мотив, исправляет неточную рифму,
Неназойливо гладит собаку, лежавшую рядом,
Ставит пальцы мои на лады полустертые грифа,
Не спуская с меня своего боголепного взгляда.

Проходя мимо клавиш, нажмёт пару нот ненароком,
Я, конечно, молчу, пусть резвится несносный ребенок.
Но как хочется дернуть его за смеющийся локон.
С фонарём я искал эти звуки три ночи бессонных.

Ангел знает об этом, его посвятил в мои тайны
Тот, которому служат крылатые голые дети.
Лист исписан. И звезды волшебные тают.
Ночь уходит, и друг покидает меня на рассвете,

Подмигнув на прощанье, отдернув окна занавеску,
Мальчик тихо взлетает к заоблачным райским чертогам.
Как рождается песня, одному только Богу известно…
Я к тому не причастен… Спросите об этом у Бога…

Александр Розенбаум

Становление

Я сам не знал, в кого я воспитаюсь,
Любил друзей, гостей и анашу.
Теперь чуть что, чего — за нож хватаюсь, —
Которого, по счастью, не ношу.

Владимир Высоцкий «Летела жизнь»

Безусловно, до наркотиков дело доходило не у всех, хотя, к несчастью, некоторые знакомые и до героина докатились… но это крайний случай, вообще, я и по сей день убежден, что если пацан попробует курить, выпить – это нормально, но именно ПОПРОБУЕТ, а не подсядет. Врачей и социологов и поныне волнует вопрос: «почему дети пьют?». За всех не скажу, но вот про наших ребят скажу пару слов: во-первых, было интересно, хотелось взрослыми себя почувствовать, во-вторых, выпили – вроде и на душе не так паршиво, в то время ведь над инвалидами многие издевались, хотя был уже двадцать первый век… меня лично камнями забрасывали… Куда не приди, ТАКОГО услышишь. Особенно поражали врачи, даже обследовать отказывались, пока «выпендриваться» не перестану, а я и не начинал, просто в силу заболевания, у меня порой тряслись руки … Одной женщине из ГАОРДИ вообще сказали: «сами таких уродов нарожали, сами за ними и ухаживайте, для нас ваших детей не существует!». Думаю, одним этим заявлением сказано много, общество отворачивалось от нас, обычные люди проклинали, шарахались, как от чумных, а мы выживали, а от безысходности, от ощущения полной своей ненужности пили…  Здоровые сверстники не только гнушались, но и избивали, поговаривали, что одного поймали недалеко от школы… и закончилось дело больницей, уж не знаю насколько это правда, но слухи ходили.

Куда нам было деваться? Нервы не выдерживали… мы, вопреки мнению окружающих, были живыми. Я тоже нередко отхватывал, но отчасти благодаря этому имею высокий болевой порог, привык.

В то время  я возрастал и духовно, писал, захлебом слушал Высоцкого, любовь к которому привил еще дедушка, да и просто жил. В отличие от многих я вовремя остановился, а ведь знаю много случаев, когда благодаря изгнанию люди спивались, им порой не было шестнадцати.

В то время мой характер окончательно сформировался, появилась умеренная жесткость и необходимое упрямство, которое нередко выражалось в целеустремленности.

Прошу вас, дорогой читатель, если видите перед собой инвалида улыбнитесь ему, мягко, кротко, чтобы он понял, что это не насмешка, ведь холодный взгляд, или отведение его очень ранят душу: сразу мысли возникают «что уставились? Цирк что ли?», или, если отведут: «Неужели я настолько уродлив, что даже смотреть противно?». Лично меня подобные вещи закаляли, но многие ломаются….

Первая любовь

Мы пьем в любви отраву сладкую;
Но всё отраву пьем мы в ней,
И платим мы за радость краткую
Ей безвесельем долгих дней.

Евгений Баратынский

Думаю, всем вам знакомы эти юношеская переживания, сейчас, с высоты своего почтенного возраста я смотрю на те страдания, как на нечто малозначительное, глупость какую-то… ведь теперь я знаю, что такое настоящая боль, заводящая в тупик, рвущая душу, заставляющая пальцы невольно скручивать тугую петлю. А в то время я был романтиком… Мне было десять лет, рановато, но я всегда опережал сверстников в развитии. Ее звали Ирина и была она прекрасна: волосы – огонь, глаза – замерзшая трава, голос очень мягкий, теплый. Для любви юного поэта разница в десять лет – ничто, смехотворное препятствие.

Было так, я любил и страдал,
Было так, я о ней лишь мечтал,
Я ее видел тайно во сне,
Амазонкой на белом коне…

Что мне была вся мудрость скучных книг,
Когда к следам ее губами мог припасть я.
Что с вами было, королева грез моих,
Что с вами стало, мое призрачное счастье…

Владимир Высоцкий

Познакомились мы в школе, она вела Природоведение в четвертом классе, на ее уроках отвечать я не мог, немел… да в то время мама рассказала мне историю Квазимодо, и этот образ был мне близок, ведь отец с детства вколачивал в меня, что я — урод. Она так и не узнала о моей любви, но однажды разрушила идеал: в то время рэп музыка была в моде, и мы с ребятами на  школьной дискотеки оттанцовывали «брейк-данс», как могли, после она подошла ко мне и с усмешкой спросила: «Напрыгался на карачках?»… необъяснимым образом у моего ангела покосился нимб и облетели крылышки, явив картину демонического происхождения. После я пытался завязать отношения с девушками, однако, мое уродство становилось для них непреодолимой преградой, позже я понял, что если и есть на земле любовь, то явно не для меня… хотя, внутри где-то тлеет огонек надежды, ведь сам я мог бы дать человеку любовь поэта, несравнимую с любовью иных людей, но мне часто вспоминается Materia Prima:

Я создал бы здесь
Воздушный дворец,
Да поздно уже…
И только небес
Холодный свинец
Остался в душе

Судьбой выбран мой путь…

Но в Царстве Теней,
Где вера светлей,
Где нечего ждать,
Я сгину опять!

Materia Prima «Царство Теней»

 Ложный путь

Только в одно
Веровал ты
Кто правит Злом
Может спасти

Думал душой
Выплатить дань
Вьется змеей
Путь в никуда…

Ария «На службе силы зла»

Господь приводит нас к себе самыми разными путями. Порой Он попускает нам свернуть с нужной дороги, пасть на самое дно, уйти от Него, чтобы мы познали какого это, жить без Его помощи, быть сиротами земными без Отца Небесного. Он дает нам свободу, и мы можем от Него отвернуться в любой миг, Он всегда будет ждать нас.  Я долго думал, писать эту главу или нет, но решил все же написать о своем заблуждение, ведь, возможно, этот текст поможет кому-то сохранить верный путь.

Мама болела, лимфома прогрессировала, и мы не знали, что делать. Мое состояние на тот момент, впрочем, как и на сегодняшний день, тоже нельзя было назвать отличным. Мы искали выходы, я молился, но эффекта не было, мама узнала, что вроде бы ее крестили по исламским обычаем, стала молиться Аллаху, но и это не приносило пользы. Порой становилось совсем плохо, мне было страшно. Я любил ее, и готов был собой пожертвовать, только чтобы она жила. Каждый вечер я говорил ей слова, которые позже станут заклинанием: «Спокойной ночи, приятных снов, до завтра, до утра» — через несколько лет эти  слова обретут смысл: «доживи до утра!», превратятся в мольбу, или заклинание… 

Выяснилось, что муж ее подруги – экстрасенс, позже мы за глаза прозовем его «Ведьмаком», хотя к произведениям Сапковского это отношения не имеет. Он проводил какие-то сеансы, передавал знания маме, она мне, и мы все дружно «видели», с ангелами общались… с падшими, разумеется, с душой деда… порой одолевал ужас, у меня начинались неврозы, но мы мечтали, что мама поправится. Позже еще одна дама-экстрасенс занялась нами, постригла маму, как ей велели «Высшие силы», какие-то взмахи руками, жесты, символы, бесовские книжки А.Свияша… астралы и прочая чепуха. Становилось то лучше, то хуже. Мне порой приходили навязчивые идеи, слышались голоса, утверждавшие, что я продал душу, в общем, крыша ехала на полной скорости не пойми куда… я не буду описывать здесь ужасы того времени, думаю, сказано уже достаточно. Позже мы отошли от этого мракобесия, и вернулись к нормальной жизни, но это, безусловно, оставило отпечаток на душах и умах, отпечаток беснования, от которого я избавился лишь когда исповедовал свой грех духовнику и причастился Святых Тайн. Только тогда я наконец прочувствовал, что есть лишь один путь ко Спасению, и дорога эта пролегает через Храм Божий. Не спешите судить меня, подумайте, как бы вы поступили, если бы страдал самый близкий и дорогой вам человек. Надо сказать, что это уклонение помогло мне окончательно укрепиться в Православии, а что касается греха: грех раскаянный – грех отпущенный и забытый. Пишу это все лишь для того, чтобы вы еще раз усвоили известную истину: нет смысла искать Спасения вне церкви – его нет. И никакая магия, никакие мистицизмы не смогут изменить Воли Божьей. Будьте верны Господу, не повторите наших ошибок. Мне страшно подумать, что было бы, если бы я не одумался, в лучшем случае, лишился бы рассудка… 

Последнее лето жизни

Отраженье в зеркале твоё
Я укрыл — не смыть его дождём!
Криком боли смерть твоя пришла,
Не знаю, как смогу жить без тебя

Крик, взрывая грудь, взметнулся ввысь
Мы платим жизнью за мечту любить
Смерть завтра выберет меня
Мир будет спать под шум дождя

Ольви «Дождь»

Летом 2003 года, в один миг оборвались две жизни. Тем летом я уехал со школой в Анапу, мать плохо себя чувствовала, сумасшедший асцит, больная печень. Позже я ни раз прокляну себя, за то, что лежал на пляже и наслаждался жизнью, пока ей было плохо…

Хотя, возможно, было бы еще хуже, если б я был дома, еще и за мной пришлось бы ухаживать, несколько раз звонил домой, но она говорила, что все нормально… а что еще она могла сказать, понимала, что если скажет, что ей плохо – сын на юге с ума сойдет. Я действительно безумно любил ее. У нас был свой мир, вдали от мира людского, мир, где были только мы. Не буду описывать отдых.

Колеса отстукивали занудный ритм и поезд мчал нас на родину. Вдруг, ко мне подошли и сказали, что мама меня встретить не может, я сразу заподозрил неладное, боялся, что она умерла. Встретил мамин двоюродный брат, привезли домой. Мама лежала, было видно, что она истощена и очень устала. Но нашла силы подняться, пили чай, разговаривали, я делился впечатлениями, все было вроде бы нормально. Лишь потом она сказала, что не может выйти из дома, ослабела. Рецидивы случались и раньше, и я не мог подумать, что на этот раз случится непоправимое… мысли скреблись, но я отгонял их, к тому же она смеялась, шутила и на фоне всего этого, я не мог представить, что этого месяца она не переживет. Ей, порой становилось совсем плохо, и она ложилась, а я подметал, мыл полы, порой, от своего бессилия, она кричала на меня, потом извинялась и начинала плакать. Странно, что именно в последние дни я почувствовал, насколько мы близки, редко в нашей жизни звучало слово «я», были «мы», всегда «мы»… Две недели все было относительно нормально, да, срывалась, но я говорил: потерпи, скоро все наладится, и она успокаивалась. Несколько раз разговор заходил на тему смерти: она пыталась выспросить, что будет, если она умрет. Я отмахивался, говорил, что если умрет она, умру и я, мы просто не можем существовать друг без друга. Она бодрилась, меняла тему, шутила, смеялась — жила. Часто к нам приезжала Тетя Роза – моя двоюродная бабушка, за что я ей безумно благодарен, сейчас я понимаю, что сам бы не потянул всего, а она помогала по дому, но даже не это ценно, после разговоров с ней мама отвлекалась, как-то оживала, исчезали разговоры о смерти. Мы с мамой постоянно о чем-то говорили, я был абсолютно открыт ей, а она мне. Она заменяла мне ушедшего отца, умершего деда, лучшего друга, которого у меня в то время не было.  Тридцатого июля утром я убирался, маме что-то не понравилось, она сорвалась, но тетя Роза ее успокоила. Сели пить чай, она извинилась, смеялась, шутила все вновь было хорошо. Легли спать, я заснул около часа, может пол первого. В два часа ночи, с жуткой отдышкой, она разбудила меня, со словами: «Я умираю». Горы таблеток стали появляться на столе, температура была сорок, я названивал в скорую, но они отказались ехать. Я не соображал, что происходит, метался, как во сне. Выполнял все ее слова, выполнил не думая, как машина выполняет команды, я почти не спал и просто не соображал, что происходит. Отказывался соображать. Позвонил тете Розе, она звонила в скорую, но те не поехали. Наступала утро, мы сидели в дальней комнате взгляд ее был мутный и измученный, в моих руках был распылитель, она временами просила полить ее водой, чтобы ободрилась. Я поливал, но лучше не становилось… я расстелил на полу одеяло, и прилег, сил уже вовсе не было… Она начала вставать, но упала и заплакала, я отвернулся, чтобы не смущать ее. Вдруг всхлипывания прекратились, я подполз, потряс за плечо – не реагировала, перевернул – рот был приоткрыт, глаза закатились. Трогал грудь но не мог нащупать сердцебиения, побежал за прибором для измерения давления, вытащил фонендоскоп, но не мог услышать сердца. Вызвал скорую и позвонил тете озеюРозе.РРРозе. Приехали врачи и констатировали смерть. Мир помутился, мозг отказал, еще несколько месяцев я не смогу поверить, что она умерла…

Приехали родственники, простились, меня забрала мамина подруга, у которой я пробыл не долго. С вашего позволения не буду говорить о том времени, ибо оно не сыграло в моей жизни решающей роли…

Маму увезли, а я не спал больше суток, но спать не хотелось. Странное чувство, будто все вокруг – нереально…

Похороны

Не найду сегодня себе места я
Мать моя, как веточка весной,
Все тянулась к небу,
Все тянулась к небу…
Царство ей Небесное!
И покой ей под сырой землей!

Иван Кучин «Мостик»

Хоронили маму второго августа, на том же кладбище, где были дедушка с бабушкой. Помню отпевание, в гробу лежала вовсе не она. В руках держала иконку Казанской Божьей Матери, я подошел и мне сказали, поцеловать ее в лоб. А мне хотелось как раньше чмокнуть в щеку, ведь это все было каким-то адским театром: моя мама не могла умереть! Слезы готовы были хлынуть, но я держался, до судорог сжимая кулак, я не мог плакать, не должен был, ведь с детства меня воспитывали мужиком, это не выпендреж, просто я слишком привык всегда сдерживаться. После похорон меня мучили кошмары, мне снилось, что могила пуста, что мы ее живой закопали, я сходил с ума. В то время впервые стали появляться помыслы о самоубийстве… Иногда я звонил домой, думал, она вот-вот снимет трубку, но этого не происходило. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем я начну понимать, что произошло…

Рухнул мир            

Свежий ветер развеял пепел,
Пепел моих заблуждений и снов.
Сразу стали виднее основы основ.

Я был весел, а теперь только — пепел,
Пепел того, чем я жил и дышал,
Пепел того, что я видел и знал.

Черный обелиск «Пепел»

Невозможно объяснить этого состояния, день изо дня я выпадал из мира, балансировал на грани жизни и смерти. Душой я был с ней, а телом на земле. Словно произошел какой-то конфликт, распад личности, все части моего существа будто бы отделились одна от другой. Я смотрел сквозь стены, не замечал перед собой ничего. Страшное отупение, не способность понять, что происходит. О, как слабы и ничтожны эти слова, это состояние просто невозможно объяснить… Всем существом овладели боль и ужас. Я превращался в зомби, не спал ночами. Настоящее сломалось, рассыпалось, как разбитое зеркало, будущего не предвиделось и оставалось жить только прошлым. Ведь именно в нем все были живы, здоровы и счастливы, именно там сбывались мечты… Прошлое стало настоящим и будущим, время растворилось. Не было истерик и припадков – истинная боль всегда нема  Я просто бродил по миру и терял себя, начинал сомневаться в реальности своего существования, в реальности всего происходящего, в реальности мира вокруг… не считайте меня сумасшедшим, я не знаю, как более четко можно описать эту апатию и шок. Мир померк, потом потух, без нее здесь не было радости, лишь боль, безумие, и беспроглядный мрак кругом. В таком состоянии я попал к тете.

Тетушка

Через некоторое время после маминой смерти Волей Преблагого я попал к тете Розе, с которой живу и по сей день. Мне бы не хотелось описывать здесь бытовую подноготную жизни, скажу лишь несколько слов о ней. Достаточно, чтобы вы могли понять, что это за человек. Она – двоюродная сестра моего дедушки, то есть моя троюродная бабушка.  Не редким гостем она была в нашем доме, и знает меня с пеленок, с дедом они были очень дружны. Она хорошо знала мою семью, меня с рождения. На днях рождения была званым гостем. И вот она взяла меня после смерти матери. Ей сложно со мной справиться, достучаться, объяснить… она, безусловно, хочет как лучше, только вот понятие «лучше» у каждого свое. Но мы не ругаемся, порой смиряется она, порой я, потому что ей удается убедить меня в своей правоте. Можно сказать, что мы живем душа в  душу, скандалов не бывает. Я принимаю ее такой, какая она есть, она смиряется со мной, хоть и ворчит временами. Кстати, это ворчание придает ей особый шарм, она, словно умудренная опытом сова учит меня уму разуму, относится ко мне, как к собственному чаду, с такой же теплотой. Однако проблема в том, что я давно перестал быть ребенком, и по ночам нередко расчесываю густую седину своей души.  Мы часто спорим, в некоторых вопросах так и не приходим к единому мнению, но это хорошо, ведь в споре рождается истина.   Она не понимает мое творчество, считает, что нельзя писать о смерти. Я рад, что есть хоть кто-то, кому мои произведения не нравятся, ведь истинный автор не может угодить всем…

Сестра

После смерти матери мы с тетей боялись ехать в квартиру (у нее жить мне было невозможно, всего две комнаты, и ее дети, а мне ведь отдельная нужна), тогда и решили мы, что жить у меня нужно, единственный выход. Но нужно кого-то позвать, чтоб хоть первое время с нами пожил. Мы не боялись призраков, просто было очень не уютно, память может быть злой. В то время как раз сыграла свадьбу моя троюродная сестра Юля. Они снимали комнату, и тетя предложила им жить у нас. Они с мужем согласились. Первое время я относился к ним с опаской, жизнь научила опасаться новых знакомств, да и вообще держаться подальше от людей. Но потом завязалось общение, ведь сложно находясь под одной крышей держаться особняком… сложно, и я не смог, к тому же уродство мое их, похоже, не смущало. Вскоре появился племянник. Я детей не люблю. Нет, они не мерзки мне, просто, живя с мамой, я привык к тишине и покою, а тут…. Ночью пишешь что-нибудь, и вдруг за стенкой вопль – сбивает с мысли. (Не свое ж родное орет) По началу я очень опасался за Вовку. Дети – безумно жестокие создания, а животные беззащитны, постоянно отгонял ребенка от кота, в глаз еще ткнет (и не надо говорить, что такого не бывало)… Да и к тому же, в силу болезни, я не приношу неожиданных звуков сзади, подпрыгиваю сразу. Антон проявляет характер, порой очень шумит, орет, я свое чадо буду воспитывать тихим, кротким… все в меру должно быть, и у всего граница есть. Впрочем, любой ребенок, наверное, ведет себя так. Я был другим, но и детство у меня,  отличие от него было далеко не безоблачным. Нравится мне в нем то, чего я никогда не имел: простота, открытость, безграничное доверие всем. Я с детства был замкнутым, когда к маме кто-то приходил, мы с котами шарахались по углам, а уж залезть к кому-то из ее друзей на руки, у меня и мысли подобной не возникало, уже тогда я был осторожен в плане общения…

С племянником я общаюсь мало, абсолютно нет времени, постоянно я в трудах, но, когда он ко мне заходит – не гоню, порой созерцает, как я самозабвенно рублю трехмерных супостатов… то ли он потише стал, то ли я привык, когда они на долго куда-то уезжают, мне порой шума за стенкой не хватает, не правда ли странно, для старого циничного сухаря с каменным сердцем?

Зато с сестренкой беседы задушевные, нередко она становится жертвой моего сарказма… ну, а как еще может отреагировать поэт, услышав: «Поставь воду в кастрюлю»? И это далеко не единственный перл… Живем мы душа в душу, ругани за пять лет толком и не было.

Захлебываясь рифмой

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу,
Может кто-то, когда-то поставит свечу?
Мне, за голый мой нерв, на котором кричу,
И веселый манер, на котором шучу…

Владимир Высоцкий

Так уж сложилось, что я родился поэтом. А всем нам свойственно любое яркое впечатление облекать в образ. Когда человек испытывает сильное чувство он, либо хватается за бутылку, либо рыдает в уголке… поэту не чужды эти человеческие вещи, но он чаще всего хватается за ручку и бумагу, и выражает свои чувства не в улыбках или слезах, но в строчках и образах, ведь образ дает возможность сказать то, что невозможно выразить обычными словами, то, для чего их ничтожно мало. Однако любой поэт приходит к тому, что не может выразить простейшие чувства, слова порой скупы, они ничтожно малы перед внутренним состоянием поэта. Но он не теряет надежды и не оставляет попыток. Смерть матери была подобна ядерному взрыву, выжегшему все живое в моей душе, взорвавшему, и разорвавшему мой внутренний мир, все мое существо…

Я писал запоем, пытаясь постичь непостижимое, раскрыть все тайны смерти, заглянуть за раковую черту,. Порой образы сводили с ума, поражая своей нереальностью, запредельностью и в то же время простотой. Позже мне попала в руки книга Шарля Бодлера «Цветы Зла», в которой я нашел отклик и полное понимание. Я самочинно короновал себя, причислив к проклятым поэтам. ПрОклятыми называют поэтов, которые пишут на темы, чуждые обычным людям, пугающие их: смерть, тоска, боль, хаос и небытие, жажда забвения и кончины. В этих темах мы порой созвучны с Бодлером, хотя я, безусловно, не смею поставить себя в один ряд с Гением.

Дядька

Я очень уважаю дядю
И пожеланиям нет числа:
Зарплата чтоб его росла
И день бы каждый был отраден…

Александр Меркушев
Дядя автора. поэт Александр Меркушев

Чтобы счесть благодеяния отца в моей жизни, наверное, хватит пальцев одной руки. Позволю себе рассказать об одном из них. Как-то мой четвертый пентиум сломался: намудрил я тогда здорово, не буду говорить, что я сделал, дабы не утомлять вас техническими подробностями. Несколько дней мучился, но ничего сделать не мог. Сказал отцу (в то время мы общались), что сломался компьютер, а он выдает, что мой дядя хорошо разбирается в электронике. Тогда отец договорился с дядей, чтобы он подъехал и помог. Надо сказать до этого я не имел ни малейшего представления, что у меня есть какой-то дядя. Вот настал назначенный день, и дядя с тетей приехали. Я как-то смущался, все-таки новый человек, но говорили абсолютно нормально. Вылечил моего зверька, поставил Windows и даже несколько игр. Так мы познакомились. Общение наше продолжается и по сей день, я вижу в нем не только родственника, но и близкого, хорошего друга, с которым могу поделиться всем, спросить, что угодно, и всегда он посоветует и поможет. Однажды дядя привез мне игру, под названием «Готика», игра эта изменила мою жизнь, по ее мотивам я пишу уже третью книгу.

Мне удалось его заразить прозой, и теперь он тоже работает над приключенческим романом, по мотивам той же игры. Дядя – киноман, коллекционер дисков. Одно время мне даже казалось, что у него есть абсолютно все. В любой ситуации, по любому вопросу я могу обратиться к дяде, и уверен, что получу мудрый, достойный ответ.

В этой же главе мне хотелось бы упомянуть еще об одном прекрасном человеке, которого я тоже, в какой-то степени считаю своим дядькой. Это брат маминой подруги – программист. Как-то подруга пришла к маме вместе с ним, и завязалось у нас общение, которое потом переросло в дружбу, ведь он нередко помогал разобраться с моими железяками. Мы общаемся не только по компьютерным вопросам, он также прекрасно разбирается в звуковой технике, и в свое время консультировал меня, как лучше пережимать записанный звук. Общение с ним заставляет меня улыбнуться. Когда я ему говорю, что у меня чего-нибудь не работает, порой слышу нечто, вроде «Ну, попрыгай вокруг «компа» с шаманским бубном, авось оттянет?» Дядя Женя – прекрасный фотограф, не так давно он сделал мне прекрасный фотосет, где практически не видно моей инвалидности, до него подобное удавалось только маме.

Отец мой добрый Константин

Спаси и помилуй, Господи, отца моего духовного,
На многая лета дай ему терпения и любви.
Спаси и помилуй, Господи, отца моего духовного,
И ради святых его молитв всех нас благослови!

Светлана Копылова «Молитва о духовном отце»

Все началось в тот мрачный час, когда я потерял самого близкого мне человека. Несколько месяцев я считал себя атеистом, даже молиться перестал, только иногда, урывками. Курил, как сумасшедший. Вера моя слаба была, уже не ощущал я в душе того света, что прежде. В руки мне попал журнал «Собеседник православного верующего», начала девяностых. Там была замечательная статья о преподобном старце Феодосии Иерусалимском. Его непоколебимая вера согревала мое закоченевшее сердце. Из этой статьи я узнал  новое для себя понятие «Духовный отец». У о. Феодосия было множество духовных чад, о которых всячески он заботился и всячески помогал им, укреплял веру их, непрестанно за них молился. Мне тоже захотелось, чтобы в жизни моей появился такой человек, который любил бы меня, как сына. Рассказал о своем желании Людмиле Павловне. Стал искренне молиться Господу, чтобы послал мне доброго и мудрого помощника. Молился искренне, взывал не просто сердцем, но всем существом своим. «Блаженны алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся» (Мф 5; 3-12)

священник Константин Пархоменко. поэт Александдр Меркушев

Знакомая Людмилы Павловны согласилась помочь мне в поисках духовного отца, договорились созвониться через неделю. Неделя эта показалась мне вечностью, я ждал, горячо ждал и молился. Наконец, я позвонил ей, и она стала перечислять мне имена священнослужителей. Вдруг я услышал, что в Свято-Троицком соборе есть молодой батюшка по имени Константин. Внутри у меня все содрогнулось, и решил я, что это мой батюшка.

Оказалось, что Галина Михайловна, знакомая Людмилы Павловны,  живет  рядом со Свято-Троицким Измайловским собором. Явно проведение! Но отца Константина не оказалось, он был в отпуске. Я смиренно ждал и молился. Каждый день Галина Михайловна ходила в собор, а я каждый вечер звонил ей и спрашивал: «Не вернулся ли?».

И вот однажды она позвонила и обрадовала меня: батюшка приехал и дал свой номер телефона. В ту минуту я, наверное, был по-настоящему счастлив. В тот же вечер позвонил. В трубке зазвучал голос: «Слушаю вас». «Отец Константин?!» — радостно воскликнул я. Через минуту зазвучал другой голос, полный нежности и теплоты. Я поведал ему свою печальную историю, и мы договорились встретиться. Наступил назначенный день, и в дверь позвонили. Сестра открыла. Я представлял священника строгим в черной рясе. На пороге стоял обычный мужчина, в футболке и джинсах, от всех остальных его отличали  длинные светлые волосы и борода. Глаза его сияли добротой и радостью. «Здравствуйте. А Саша здесь живет?». «Это я». «Здравствуй, Саша, я — отец Константин». Как я боялся, что он как-то не так воспримет мой недуг, но он не воспринял его никак, словно бы я был абсолютно здоров.  Я пригласил его в свою комнату. Через некоторое время на нем появилась серая ряса, золотистая епитрахиль и серебряный крест. Я подробно исповедался ему, он слушал внимательно, лишь изредка уточняя что-то. После сели пить чай, разговаривали о разных вещах: и мирских, и духовных. Я был просто счастлив, что у меня, наконец, появился духовный отец. Настоящий, любящий. Я знаю, что отец Константин никогда не отречется от меня, что он по-настоящему любит меня, как своего сына. И в трудную минуту я всегда могу позвонить и получить помощь, ведь через него сам Господь со мной беседует. Любые вопросы он может разрешить, утешает и ободряет меня, когда я унываю, искренне радуется моим успехам, иногда резко говорит, но с любовью, чтобы я одумался. В храм я приползаю, из храма – лечу, окрыленный. Когда-то я думал, что батюшка будет очень строг, но тут я вижу теплоту, мягкость и любовь. У отца Константина прекрасное чувство юмора, когда с ним поговоришь невозможно ходить мрачным, просто не получается. У нас нет запретных тем, все открыто, я чувствую себя членом многочисленной его семьи, ведь нередко, знакомясь с кем-то, я узнаю, что этот человек тоже знает отца Константина. Помимо духовного окормления, я так же набираюсь жизненной мудрости. Храни Господи, любимого моего отца! Много я мог бы говорить о нем, много рассказывать, но будет намного лучше, если  вы сами зайдете как-нибудь в собор, а пока можете посетить его сайт.

Храм родной

Не просто в храм, скорей, в обитель,
Я проведеньем послан был…

Протоиерей Сергий Киселев
Братия Свято-Троицкого Измайловского собора

У каждого человека есть свой храм, родной, любимый. Порой человек долго не может отыскать свою церквушку, а порой первый в его жизни храм становится родным. У отца Константина очень редко получалось ко мне выбраться, ведь у него масса служений, да и семья, дети. Представляю, как жадно они ловят каждое мгновение, когда папа свободен. Тогда мы стали искать пути, чтобы я мог приезжать к нему. С одними людьми знакомил меня он, других я находил среди старых своих знакомых. Так или иначе, но порой удается мне выбраться в храм. После нескольких посещений я понял, что это мой храм. Сложно объяснить, но в Свято-Троицком Измайловском Соборе я чувствую себя, как дома. Братия постепенно стала мне семьей, не так давно я почувствовал, что очень люблю этих людей. Позвольте сказать несколько слов о тех, кого я знаю.

Протоиерей Геннадий Бартов

Отец Геннадий – настоятель храма. Лично я с ним не общался, но знаю, вижу по нему, что он тепло ко мне относится и рад, когда я приезжаю. Всегда приятно увидеть, как в Царских вратах появляется лицо доброго старца. Мудрый человек, прекрасный проповедник. Ходили слухи, что когда случился пожар, у настоятеля сердце заболело, братия уговаривали его лечь в больницу. Поглядев на него, я  чувствую, что это правда. Вот, как любит батюшка храм.

Протоиерей Павел Кудряшов

Отца Павла знаю немного, несколько раз исповедовался у него. Он очень смиренный человек, кроткий и спокойный, исповедь мою прочитал (что было не так-то просто, из-за болезни, у меня очень плохой почерк), и единственный вопрос: «Звать-то как?». Он очень мягкий и смиренный.

Иерей Георгий Антонов

Так же приходилось мне исповедоваться и у отца Георгия. Один раз он увидел, что мне стоять трудно, даже читать ничего не стал, накрыл и молитву произнес. Другие разы вдумчиво читал мои каракули. Как-то стою, и он в полумраке храма читает. Вдруг включается свет, и отец Георгий с улыбкой говорит: «Спасибо, так стало намного лучше». Глядя на его смеющиеся глаза невозможно не улыбнуться.

Диакон Сергий Шалберов

Приезжая в собор, я наблюдал, как из алтаря выплывает лучистое солнце – диакон. Мне хотелось с ним познакомиться, но подойти было неудобно, да и непросто. На службе он оглушал басом, а после сиял кротостью. Всему свое время, и вот в этом году, случайно, мне удалось познакомиться с отцом Сергием. Он очень простой и добродушный, говорит очень понятно и доступно. Мы братски целуемся, каждый раз, когда я оказываюсь в храме, и он служит. Отец Сергий несколько раз давал мне дельные советы, которые мне помогали, критиковал мои стихи, сам он любит поэзию. Светится радостью и теплотой, солнце, одним словом. Читая его статьи, я всегда поражаюсь чудесным описанием. Самому мне, по понятным причинам, они даются очень непросто, а тут читаешь – и картины перед глазами, будто бы, я сам вижу то, что некогда видел он. Вот оно, искусство. Всякий раз, когда вижу его, хочется подойти и ткнуться в пушистую бороду, но не могу, по болезни, подойти. А он, словно чувствует, сам подходит ко мне. Сохрани его, Господи, на многая лета! 

Церковь – корабль спасения, потому и я, любезнейший читатель, решил закончить эту главу словами Владимира Семеновича Высоцкого:

Они подхватят меня за одежду,
Значит, падать одетому – плюс.
В шлюпочный нос, как в надежду,
Мертвою хваткой вцеплюсь!

Владимир Высоцкий

Пробы пера

И я пишу стихи всю ночь напролет,
Зная наперед, что их никто не прочтет.
Зачем я жду рассвета? Рассвет не придет
Кому он нужен?

«Майк» Науменко «Старые раны»

После смерти мамы я порой плохо спал по ночам, со временем это станет привычкой, опасной привычкой, которая сильно подкосит мое здоровье, но красота, как известно, требует жертв, а искусство всегда красиво, просто не каждый может оценить то или иное проявление красоты. По ночам я нередко писал стихи, где вновь и вновь переживал последний день нашей с мамой жизни, ведь после ее смерти, я не мог почувствовать себя живым. Позже нашел у Шарля Бодлера прекрасную формулировку своего состояния:

Иль пытки новые возможны для того,
Кто — труп меж трупами, в ком все давно мертво?

Шарль Бодлер «Веселый мертвец»

Поэтический дар возрастал во мне, но мне хотелось чего-то большего, не хватало места для самореализации. Я уже говорил, что дядя привез мне чудесную игру, под названием «Готика». Живой мир, нелинейные диалоги персонажей, которые жили своей жизнью, по собственному распорядку дня: они вставали по утрам, шли на рабочее место (кузнеца, арена, стражники сменяли посты у ворот), персонажи жили. Жестокий мир магической тюрьмы стал частью моего мира, часами я не мог оторваться от монитора, выполняя замысловатые задания, двигаясь по прекрасному, захватывающему сюжету. В одном из заданий я наткнулся на башню черного мага, которому служил демон. Башня эта располагалась вдали от людей, в землях, захваченных орками. Черный маг поражал своей мудростью, я чувствовал душевное родство с этим человеком. Он не был злыднем, просто пострадал из-за того, что его взгляды не умещались в узких умах других людей. Мне захотелось примерить на себя этот образ, понять, чем живет этот человек, познать, каков он. На фанатском сайте игры, я увидел, что некоторые люди пишут рассказы о самых ярких героях. И это было именно то, чего мне не хватало. Мысли зачастую не влезали в стихотворные размеры, и я решил написать небольшой рассказик, краткое изложение своего восприятия этого героя, а для простоты, стал писать от первого лица. Тогда мне казалось, что прекрасно пишу, позже, набравшись опыта, перечитывал и ужасался. Рассказ шел, но не хватало основы: описания не давались, да и сюжет выглядел сухо. Рассказ ни о чем. В то время я читал святых отцов, и размышлял над прочитанным, хотелось пофилософствовать, поразмышлять над всем этим. Так у черного мага появился богословский уклон, а размышления о мироздании заняли большую часть книги. Да, именно книги, рассказом это уже не назовешь…. Вот так стал развиваться в моей утробе младенец «Вечного странника», который первоначально назывался «Мироздание Готики», но позже сама игра подкинула мне название «Вечный странник». Прошу вас, дорогой читатель, не спешить обвинять скромного поэта в плагиате. Хотя я и подписываю, что книга написана по мотивам игры, от игры там остались лишь имена и названия, событийный ряд, но основа ее – поиски себя, сюжетные повороты, внутренний мир героев, богословские рассуждения написаны вашим покорным слугой. Готика вдохновила меня, дала некий карандашный набросок, который я наполнил своими красками.

Мой мир, где я еще живой

Не возьму дурных людей,
Очень сильно отвлекает!
Не возьму чужих идей,
Ха. Мне пока своих хватает!

Или – или, нет стыда!
Только так я буду мерить,
Что возьму с собой туда,
Где полюбят, где поверят!

Анатолий Крупнов

Я уже говорил, что в книге от игры заимствованно очень мало, воистину,  я творил свой мир. Новый, непознанный, неведомый. После смерти матери я перестал ощущать себя частью этого мира, мне здесь места нет. В литературе даже понятие такое есть: образ лишнего человека. Я действительно чувствовал себя лишним, и мой персонаж, отверженный черный маг, как никто другой понимал меня. Он разделял мою беду, ведь часть этой книги автобиографические сведения. Я провел его через ад, в котором побывал сам, и он помогал мне найти ответы, поддерживал меня, не давал свести счеты с судьбой. Для вас, дорогой мой читатель, может показаться странным, что я говорю о вымышленном персонаже, как о своем друге, реальном человеке. Но поверьте мне, грань между действительностью и иллюзией очень тонка, а порой грань эта исчезает. Со временем, у меня начались проблемы: я не хотел жить в этом мире, ведь мой мир был намного лучше. Сам я давно состарился душой, и этот старик был выражением меня, тем, кем я себя видел. В этом мире было много проблем, из-за книги я почти плюнул на учебу. Что мне были дневные занятия, какие-то кривые синусы и пустые понятия, когда каждую ночь я открывал что-то неизмеримо более важное, понимал мироздание, мучался до кровавого пота, пытаясь ответить на вопросы: Кто есть Бог? Кто человек? Что есть мироздание и как оно устроено?

Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век, и люди в нем
Не нравились! И я зарылся в книги…

Владимир Высоцкий «Мой Гамлет»

Интриг, конечно, не было, но мир вокруг был полон мрака, здесь я был жалким ничтожным уродом, ненужным обществу и людям, позже, я напишу об этом в книге: «Если в этом мире нет мне места, значит нужно найти мир, где будет место для меня». Найти не удавалось, а вот создать – вполне.

Самым сложным вопросом, который только может поставить себе человек является вопрос: «Кто я?». Не обошел этот вопрос и меня: теряясь в образах, я примерял на себя опзные маски: романтик, вор, шут, рыцарь веры… но все было не то, вглядываясь в себя я никак не мог различить, что я такое? Каков я? Лишь образ старого чернокнижника, разочаровшегося в жизни как-то приживался. Перебрав сотни масок, я наконец услышал в одной песне:

Никто и звать никак,
Свободен и жесток.
Я сам подвел черту,
Поджег мосты…

Харизма «Узнай меня»

Тогда я и понял, что я действительно чужак и прах для мира. Я похоронил все надежды, поняв, что мне на земле нет места. Ничего не ждал, ни на что не надеялся, жил одним днем, вернее, одной ночью, ведь писал я только по ночам. Многие друзья остались позади, я отворачивался от них, они не были мне интересны, к тому же, когда я бодрствовал – они спали. Работал на износ, писал каждую ночь, спал по несколько часов в сутки, чем окончательно подорвал хлипкое здоровье. Возможно, когда-нибудь я умру, работая над своими произведениями, но разве можно придумать лучшую кончину для писателя? Смерть не страшит меня, ведь я уже не мало сделал здесь.

Книга росла, закончив первый том, принялся за второй. Так проходили четыре года моей жизни. С некоторыми друзьями я почти не общаюсь, но это даже к лучшему, ведь остались только самые верные и дорогие сердцу. Об одном из них речь пойдет в следующей главе.

Редактирование

Что пожелать тому, кто все уже имеет,
Здоровья, разве что, побольше сил и счастья,
Пусть буря бед вас никогда не одолеет,
Пусть стороной пройдут ненастья.

Александр Меркушев

Любой книге, сколь бы прекрасна она не была нужен редактор. Автор, в принципе, не может быть объективен. Существует такое понятие: «слепая материнская любовь», это когда мать не может увидеть недостатков своего ребенка. Процесс написания книги очень похож на рождение чада, те же муки, та же радость и та же любовь. Но всякому человеку хочется быть объективным, поэтому и нанимаются корректоры и редакторы. Я не долго мучился с поиском нужного человека. Владимир Иванович – мой учитель русского языка помогал мне подтянуть грамматику. Я показал ему свои наметки, и он очень быстро согласился помочь. Главным условием этого человека с золотым сердцем было: «Никаких денег!». И началась работа. По нескольку часов мы сидели над одной страницей, оказалось, мое произведение вовсе не так уж безупречно…

Владимир Иванович. поэт Александр Меркушев

Сам не понимаю, как получилось, но этот человек поставил мне стиль, научил не просто писать, но чувствовать слова, как нечто объемное, материальное, живое. Чем больше я писал, тем больше чувствовал слова, и тем меньше времени уходило на исправление моего текста.

Только не надо думать, что все было идеально: мы спорили до хрипоты, я отстаивал свои строчки так, будто бы, седели мы не за столом в светлой комнате, но по разную сторону баррикад под Курской дугой. Владимир Иванович вкладывал в эту книгу всю душу.

Это было не сухое исправление текста, какое вы могли бы увидеть в каком-нибудь издательстве, но постоянный спор, он относился к тексту, как к живому существу, да текст и был живым, ведь написано все это было кровью из сердца. Мы общались, курили, ругались и смеялись над моими погрешностями. Одним из ярких примеров такой неточности была фраза, доведшая его до Гомерического хохота: «Призванный скелет враждебно осклабился»…

Другие люди предлагают мне помочь с редакцией, но свои рукописи я доверю лишь одному человеку…

Спокойствие или окаменение?

Тот, кто сердца и души лишен,
С ненавистью незнаком,
Тот, кто сердца и души лишен,
Не испытывает боль…

Эпидемия «Без сердца и души»

Для любого человека, так или иначе связанного с литературой, услышанное или прочитанное слово имеет особую силу. Оно живое, ощутимое, прочувствованное всем существом, всеми фибрами души. Как-то, готовясь к исповеди, я читал специальную книгу, и там увидел грех, который назывался «окамененное нечувствие». Два этих слова поразили меня. Вживаясь в образ черного мага, проклятого людьми, я не заметил, как перестал чему-то радоваться или удивляться. Ксардас – мой герой, будет близок мне всегда, он несомненно идет верным путем, вопрос лишь в том, что попадется на пути, м как воспринимать его путь. Тем не менее мне стало не по себе, доставал отца Константина, постоянно исповедуя этот грех, Людмила Павловна убеждала, что все это не про меня, но я все глубже уходил в уныние, и все дальше отходил от мира и людей, понимая, что среди них мне нет места, им ТАКОЙ собрат не нужен. Очень редко получалось выбраться к духовнику, а по телефону не очень-то и поговоришь. Поэтому отец Константин не очень представлял глубину моей апатии  и развивающуюся мизантропию, иначе бы давно наставил, он обычно очень скор в помощи. «Если я не нужен им, то и они мне не нужны. Проклятый людьми уйдет от них навеки» — звучало, порой, в книге. Осталось всего несколько человек, с кем я поддерживал общение, мне этого хватало. Знакомиться с кем-то стало немыслимо, впрочем, так было и раньше: посмотрят, сплюнут, да «уродом» назовут. Я полюбил тишину, ночь и молчание. В школе отучился двенадцать лет и порой хотел обмениваться письмами с друзьями, двумя людьми, тогда узнал про «контакт» и зарегистрировался там. Одноклассники нашли, стали общаться. Но мне хотелось как-то послужить Богу, вот и создал я тогда клуб православных инвалидов, потому что спас меня от  сумасшествия лишь Господь, в частности, через мои книги (в то время я уже работал над вторым произведением серии «Вечный странник»). На одном из форумов для инвалидов была тема о вере, и озлобленные люди поносили верующего. Увидев это, я решил создать сайт и группу «вконтакте», чтобы верующие инвалиды могли общаться между собой и с людьми, которые их понимают.

Всякое наше действие имеет определенные последствия, да порой такие, о которых мы и помыслить не можем…

Восстание от праха

Снова все мои желанья, что я сжег дотла,
Оживают и зовут меня…

Ария «Путь в никуда»

Порой мы не можем представить последствий своих действий, настолько бывают они неожиданны. Так и я, создав клуб осенью, не предполагал, как он изменит мою жизнь зимой. Однажды ночью я проснулся, и увидел, что какая-то девушка приглашает меня и членов клуба принять участие в Церковной конференции, посвященной вопросам брака. Я культурно отписался, объяснил, что все, наверное, с радостью пошли бы, но, в принципе, не можем. Написал нечто в таком роде и забыл . Пошел, покурил, возвращаюсь, а она пишет, расспрашивает, предлагает на «ты» перейти, говорит, машина есть… стали переписываться по контакту, надо сказать, что меня смущал белый халат на аватарке… ну, не люблю я врачей, так уж жизнь сложилась. Не боюсь, а именно не люблю, не доверяю, особенно, после всего, что они со мной сделали. Нет, я ничего не имею против медицины, но для меня это самая крайняя мера, если уж чувствую, что помираю – тогда обращусь. Хотя, порой мне кажется, что лучше не знать о заболевании. Вспоминается мой дорогой друг Евгений Михайлович Юровский, он болел лейкемией, но никогда не обращался к врачам, не пускал медиков. Но суть в том, что он не знал о болезни, и потому не считал оставшиеся дни, жил полноценной жизнью до последнего ее мига. Вот пример мужества, ведь даже не смотря на такую болезнь и почтенный возраст он покорил Эльбрус, а ему было семьдесят. Царствие Божие дорогому другу.

Стали мы  с этой девушкой переписываться по контакту, договорились встретиться, но тетя возразила, потому что не знала, что за человек. Она за меня беспокоиться, боится с незнакомыми отпускать куда-то, но я настоял, и удалось встретиться. По началу я и сам опасался, но когда девушка сказала, что знает моего духовника, и он это подтвердил, сомнений не осталось. Я нервничал: давно ни с кем не знакомился, да и смутить боялся своим видом. Вспоминался Верхарн:

И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука льется в плоть, желания губя.
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.

Э.Верхарн

Она приехала, я вышел, но она, будто, ничего не заметила, человек высококультурный и глубоко верующий. Общение с ней доставило мне удовольствие, чего я не мог ожидать. Даже тетя, пообщавшись с ней, без вопросов отпустила меня на конференцию. Дело не в том, что тетя командует мной, мы все обсуждаем, она только советует, конечные решения всегда принимаю я. Съездили на конференцию, мне очень понравилось, хотя вымотался знатно. Но поблагодарить ее должным образом я не сумел: маска озлобленного на мир, старика-мизантропа слишком приросла к моему лицу. Я чудесно провел время, а такое бывает редко.  Ну, съездили, повспоминал, порадовался, но пора было возвращаться к прежней жизни, оживший на день мертвец-некромант, должен был вновь рассыпаться прахом, уйти обратно, в глухой затвор немой души. Конференция состоялась второго января, близилось Рождество. Я всегда жалел, что не могу быть в храме, а она, словно почувствовала это. Вообще, в моем представлении Людочка очень чуткий человек, предложила поехать с ней на службу, а потом к ней в гости, отпраздновать Рождество. Разве от такого можно отказаться? Поехали, на пути к ней, нам составили компанию ее друзья, и я вновь выпустил колючки. Вспоминались слова Д.Борисенкова:

Когда-нибудь я буду тих –
Как псих, довольный всем и всеми,
А жизнь моя, мой белый стих,
Вдруг станет в рифму и по теме.

Когда-нибудь я буду нем –
Как пень, я буду нем и мрачен
И жить в молчании только тем,
Что памятью, и – не иначе.

Черный обелиск «Когда-нибудь»

После застолья, где я почти ни к чему не притронулся, по стеснению, ребята пошли в комнату, играли на гитаре, а я удалился в прихожею, расположившись на плетенном кресле. Я устал от людей, мне было не привычно количество их, и захотелось уйти в себя, заглянуть в полумрак души. Но она повела меня к людям, и мне было неудобно отказаться. Постоянно казалось, что я как-то не очень к месту. Задремал на диванчике. Наутро, а вернее днем, она разбудила и привезла домой. Думал, что на этом все закончится и так слишком много внимания ко мне, проклятому старику двадцати лет. Ночами писал. Через неделю она вновь предложила съездить на Литургию, вот этого я явно не ожидал, с чего такая забота? Я верующий, конечно, никогда не откажусь посетить службу, ведь не так часто мне это удавалось. С тех пор каждое воскресение она отвозит меня к Господу. Порой мы ехали молча, хотелось начать общаться, но я боялся заговорить словами своего персонажа. Дело в том, что, живя в дали от  людей, я научился писать, но совершенно разучился говорить обычным языком. Пару раз хотел что-то сказать, но в голову приходила такая метафора, что мы бы точно в столб влетели… она не наседала. Как-то она рассказала, что при их храме собирается православная молодежь, и меня пригласила. Я отнекиваться, но она настояла: «Я тебя в храм вожу, неужели ты думаешь, что я отвезу тебя туда, где тебе будет плохо?»  Возразить было нечего, обидеть побоялся. На самом деле побаивался таких сборищ, люди ведь разные, да и мне среди них места нет. Как у Легиона:

Но ты очнёшься от ложных чувств.
И в мир вернёшься страшен и пуст.
Тебе всё чуждо мифов творец
И ты ненужный, жалкий глупец…

Легион «И жив, и мертв…»

Но я ошибся, ребята оказались нормальными.

Позже начались проблемы со здоровьем, спину прихватывать стало. Но я такой человек, что не могу прямо сказать, к тому же девушке, ведь вырос на рыцарских понятиях и для меня много значит слово «честь». Порой пытался намекать в удобной мне смехотворной форме, посылал ей мрачные стихи, которые мне нравились, но она не понимала. Порой негодовал, рассказал ситуацию другу, и она мне выдала «Если ты не обратишься к врачу, я обращусь к отцу Константину…». В то время у тети были проблемы с давлением, и ей я ничего не говорил, а порой становилось совсем паршиво. Наконец пересилил себя, плюнув на свою возвышенность и гордость, сказал. Чувствовал себя последним нытиком, но в ее глазах, это, кажется, было не так. Поразился заботе, она достаточно быстро устроила меня к врачу, и мне помогли. Думаю, в следующий раз я сразу обращусь к ней, ведь этому человеку я могу себя доверить.

На моем двадцатилетие собрались самые близкие люди. «В наш тесный круг не каждый попадал» В.Высоцкий Людочка всем очень понравилась, подарила мне замечательную фотографию лошадей, и как она только угадала, что я люблю этих созданий? Мама часто рисовала их…

Летом она уезжала за границу, и, к своему удивлению, я скучал по ней. Неужели ей удалось зажечь искорку в моей ледяной душе? Когда она вернулась, я очень радовался, хотя, не очень мне удается выражать свои эмоции, отвык…

В августе мы с ней и группой православной молодежи отправились в летнюю Богословскую школу, проходившую под Новгородом, в Свято-Юрьевом мужском монастыре, под Новгородом. Там я по достоинству оценил самоотверженность этого человека: на ней была вся организация лагеря, и хрупкие женские плечи выдержали это с достоинством.

У Люды прекрасная мама, видно, что человек очень добрый и душевный, мы общались несколько раз, но я в людях редко ошибаюсь. Она высоко оценила творения проклятого поэта, за что я ей очень благодарен. Думаю, Люда очень похожа на нее, взяла все лучшее. С отцом, я почти не общался, но могу отметить чувство юмора этого человека.

            Люда безумно скромна – истинная христианка, ее волнуют мои проблемы, но о своих она предпочитает умолчать, хотя, мне немного неудобно, я ведь тоже очень хочу помочь всем, чем только смогу… а могу я все же не так уж мало.

            Постоянно молюсь, чтобы наше общение не прервалось, но стали мы еще ближе. Я в жизни наглотался такого, чего другим не снилось, но скорбящий, когда-нибудь, должен познать радость, а я чувствую, что радость мне дает именно она.

Путь Господень

Бог
Пережить страдания помог.

Кровь
Согревала вечная любовь.

Враг
Не сумел посеять в сердце страх.

Путь-
Никогда с него мне не свернуть!

Андрей Ягунов «Кораблик детства»

Благодаря частому Причащению Святы Христовых Тайн, этому чуду Богообщения, я окончательно укоренился в Церкви, т уже сейчас начинаю пускать побеги. Церковь стала для меня центром жизни, она проникла во все сферы моей жизни, а я чувствую, что становлюсь ее частью. В первую очередь она повлияла на мое творчество, в книгах мне стали приходить откровения Божьи, ответы на философские и жизненные вопросы, которые я издавна ставил перед собой. Господь удивительным образом общается со мной, через творчество. Я не просто верю в Бога, но стараюсь жить Им, не могу уснуть, если не помолюсь, не начинаю трапезы без молитвы. Порой сам составляю молитвы, хотя чувствую себя лишь инструментом, ручкой шариковой в руках Божьих.

Я стремлюсь к Нему, и Он отвечает мне, пишет мною, посылает мне людей Своих. Об одном таком случае я и поведаю вам. Этой осенью свел меня Господь с одним из чтецов родного храма, Андреем Ягуновым. На празднике Троицы он принес мне стул из алтаря, а позже, я нашел его «вконтакте», стали переписываться, общаться, оказалось у нас много общего. Набрав в яндексе его имя, я узнал, что он поэт и композитор, и началось потрясающее общение, ведь поэт поэта видит из далека, и только поэт может полностью понять поэта. Позже он приехал ко мне и мы прекрасно пообщались, он поиграл, но больше говорили. Несколько раз Андрей привозил меня в Собор, к духовному отцу. Мы с Андреем настоящие братья, и даже духовный отец у нас один.

Послесловие

Когда-то вся в джинсово-голубом,
Одета нынче в черное природа,
Мои надежды тают с каждым годом,
А силы ускользают с каждым днем…

Александр.Розенбаум «Ночной звонок»

Вот и закончилось наше путешествие, дорогой мой читатель, надеюсь, теперь я могу назвать тебя своим другом, ведь ты знаешь обо мне достаточно много, хотя, безусловно, не все. Если мы знакомы, откройся мне с таким же доверием, с каким я открылся тебе, мне это важно. Если де нет, положи эти слова в своем сердце, и в трудные минуты вспоминай о щенке, который не утонул. Произведение заканчивается этим годом, возможно, когда-нибудь будет продолжение. Почему, возможно? Да ты ведь и сам прекрасно знаешь, какая нынче жизнь. Позволь закончить сие повествование эпиграфом любимой игры:

«Никто не знает, что ждет нас там, но ясно одно – это еще не конец…»

Готика 3