Восстание тела

Когда идет дождь — дороги мокнут,
Но стоит прохожий, дождем не тронут.
Это похоже на то, как щенков топят,
И нашелся такой, который не тонет.
Проклявший все законы, но не порабощенный,
Дух не сломленный, на весь мир озлобленный.
Глаза крови полные, сердце в ярости,
Готово отрекаться от земных радостей.
Лицо горит от страшной вести, нервы ноют…
…Собрана воля в кулак, оружие подобрано,
Обнаженная ненависть — вот она…

Каста «Горячее время»

 

После издевательств горе-хирурга, я едва мог ползать. Посмотрев на меня, невропатолог сказал, что ходить я уже не буду никогда… они не знали, о ком говорят. Когда связку со слепыми щенками бросают в реку, среди смирившихся, порой, находится один, который в диком возмущении от несправедливости жестокого мира, в жуткой ярости продирает мешок и выплывает наверх, туда, к солнцу. Непослушными лапами он гребет к берегу, нет, он никогда не сможет научиться жить, ведь с первого мига привык выживать. Я пытался подняться, падал, разбивался… мама тоже была не согласна с вынесенным приговором, и она стала искать врача, который мог бы сделать хоть что-нибудь. Так у меня появился близкий друг Сергей Львович Баринов — прекрасный врач с золотыми руками, и огненным сердцем. Он – врач скорой помощи, но при этом знает множество методик массажа и гимнастик. Посмотрев, что со мной сделали, он дал нам с мамой искорку надежды – взялся за меня, а значит, не все было потерянно. Думаю, бесполезно описывать, что такое вправлять суставы и массировать рубцы на мышцах, кто не испытал – все равно не поймет… Это был настоящий врач, он мог часами сидеть, пощипывая золотистую бороду и думать, что можно сделать, и ведь придумывал. Думаю, если бы в том возрасте я слушался его и не ленился сейчас ходил бы нормально, но как объяснить шестилетнему ребенку, что гимнастика, утомляющая, болезненная, необходима ему, как воздух…

Отец все больше пил, часто избивал нас с мамой, даже летом мне приходилось носить кофту с высоким воротом, чтобы скрыть следы укусов, порой он хотел перегрызть мне глотку, в самом прямом смысле этого слова. Если в восемь вечера его не было дома, мы с мамой уже знали, что предстоит бессонная ночь, я вновь буду летать от стены к стене, быть может, даже лишусь нескольких зубов…

На утро он трезвел и ничего не помнил, а мама уже тогда была тяжело больна…

Один раз его забрали… Как только появлялись деньги — он уходил, когда кончались – приходил и плакал, мама жалела и пускала, но всему приходит конец… однажды он ушел, и больше не возвращался, не знаю почему, но порой мне даже не хватало его, кровь родная — сильная вещь…

Возможно, вы, дорогой читатель, спросили себя: а где же был дедушка? Он был дома, но предпочитал не вмешиваться, разойдутся так сами. Я понимаю его, влез бы, а потом выслушивал бы от дочери, что сломал семью…

Дедушка безумно любил меня, помню, как катался на его исполинской ноге, своего рода личный транспорт. Приходил уставший с работы, но стоило одеть тапки – все, я плюхался на тапок, и бескомпромиссно заявлял: «Катай!», и дед наматывал круги по квартире… Когда нога уставала, он пересаживал меня на шею, правда, это было всего дважды: ухватившись за нижнюю челюсть, я решил подпрыгнуть на своем «боевом коне», раздался странный щелчок.. и дед прокричал матери: «Ирина, твой сынок мне шею чуть не сломал!», а я был довольный…

Вспоминается еще забавный случай, лет в шесть я очень любил сидеть в шкафу, наверное, уже тогда мне нравились тишина и уединения, а в тот день я еще зажигалку у деда позаимствовал, сейчас вспоминаю и поражаюсь, как же пожара не было? Чудом… В детстве любил качаться на качелях, а в тот день гулять не пошли и вдруг, в шкафу я нашел новые удивительные качели: взявшись руками за два отверстия, я поджал ноги и стал раскачиваться, так я качался целый день… Вечером меня нашли в шкафу, а чудесные качели оказались жилеткой от дедушкиного костюма… стоит ли говорить, что стало с жилеткой…

Дед безумно любил творчество Владимира Семеновича Высоцкого, в послеоперационный период эта музыка спасала меня, в то время безумно нравилась «Баллада о борьбе». Мама включала Розенбаума, и я, положив голову на руки лежал у приемника, и плакал, мне было безумно жалко батьку казака:

Тихие слезы Тихому дону,
Долго не видеть матери сына,
Как не крепиться батьке седому,
Слезы тихонько сползут на щетину….

Дед мой был чудесным человеком, обиделся я на него один единственный раз в жизни: мне было лет семь, когда я очень сильно простудился, температура была под сорок, и мама решила сделать мне жаропонижающий, анальгин с демидролом. Вертлявым я был с раннего детства, и поймать меня порой представлялось почти невозможным. Тогда она попросила дедушку держать меня. Тот согласился. Стоит уточнить, что уколы любые для меня и по сей день обходятся весьма болезненно: из-за заболевания я не могу лежать абсолютно спокойно и расслабиться, поэтому, когда меня колют, игла застревает из-за напряжения, а когда начинаю дергаться, она тоже дергается внутри мышцы и ранит ее – так мне объясняла мама. После каждого укола я хромаю около суток.

Дед держал, а мама колола, все закончилось истерикой, и в довершении концерта по заявкам, я выдал деду: «Ты меня не любишь!», реакция деда была неожиданной для всех: он сам расплакался и ушел в свою комнату, а мама осталась в нерешительности: кого из нас двоих успокаивать?..